III
Вернёмся для начала на несколько лет назад – к тем дням, когда семья Джой впервые появилась в этом респектабельном районе и укрылась за безмятежной гладью кирпичной кладки. Главе семейства было тогда около сорока пяти; супруге его (которая формально считалась домовладелицей, но являлась фактически домоправительницей: присматривала за прислугой, заказывала еду и так далее) – около тридцати восьми. Она и яркий кирпичный дом составили единое целое, потому что Джой, мужчина зрелого возраста, женился и въехал сюда почти одновременно.
Дом и супруга бок о бок вошли в его жизнь: дом – новенький и сияющий, жена – не первой свежести, немного уставшая от жизни – с подрастающим ребёнком в качестве единственного приданого.
Джой, достаточно зрелый жених в свои сорок шесть, работал торговцем. Это был спокойный и тихий человек, с холодным сухощавым лицом, не страдавший от полнокровия. Ясно было, что он пробирался по жизни тёмными закоулками, держась подальше от дневного света и избегая близкого общения со встречными. Высокий, сутулый, сухощавый и тихий, прошедший огонь и воду в молодости и сокрушённый ужасной трагедией (вся его семья – мать, сёстры и брат – в течение недели умерли от чумы во время эпидемии), деньги свои он зарабатывал незаметно; женился и въехал в новенький особняк также без треволнений. На его печальном и бесстрастном лице нетрудно было прочесть историю жизни: трагедия выжгла своё клеймо, и он достойно нёс его по жизни.
Наконец, странствуя по здешнему унылому побережью, он сошёлся с местной Калипсо – вдовой – и, обнаружив в ней для себя тот бальзам, который если и не излечивает раны, то, по крайней мере, облегчает боль, пригласил её жить к себе. Не по любви – для обоих страсти остались уже позади; ею, во всяком случае, двигало лишь сострадание к бедному молчаливому торговцу. Каков бы ни был повод, их судьбы соединились: они въехали в дом, взяв с собой дочь, нежную Маргарет, – милого ребёнка с молочно-белой кожей, от которой судьба, казалось, требовала одного: полной покорности.
Сын миссис Джой, отъявленный негодяй, успел уже окунуться в бездну порока; наверное, лучше бы им никогда о нём и не слышать. Но к несчастью, он имел обыкновение, подобно комете, через определённые промежутки времени проноситься в непосредственной близости от них, причём всегда в свете каких-то сомнительных обстоятельств с оттенком неприличия; его эпизодические появления хоть и успокаивали в каком-то смысле его родительницу, но причиняли ей такие страдания, что, право же, лучше бы ему сразу бесследно кануть в небытие или в иное, специально для таких странников уготованное, мрачное место. На наружности миссис Джой все изматывающие испытания сказывались так же, как на лице её мужа. Каждый нёс собственную чашу горя, при случае стараясь делиться со спутником жизни редкими радостями, если такие случались. Обретя друг друга, они облегчили каждый свою жизнь.
IV
Он, как мы уже говорили, то ли служил коммивояжёром, то ли был предпринимателем: имел приличное состояние и ежедневно добавлял к нему небольшие суммы. Поэтому капелька нищеты – самая горькая из всех – в их чашу ещё не просочилась. Любое горе переносится легче, ежели слёзы падают на мягкую подушку, приглашающую страждущего откинуться на спину и в тишине красивого дома предаться размышлениям, не прерываемым мыслями о необходимости труда. Роскошь ведь и создана ради того, чтобы подсластить горечь.
Ярко-вишнёвый особняк, куда вселилась наша супружеская пара, являл собою один из оплотов этого района для избранных. Естественно, округа счастлива была принять таких соседей; семья двинулась вперёд по новому отрезку жизненного пути уверенно и умиротворённо, не подозревая даже, что жестокая длань судьбы неумолимо толкает их к тому роковому финалу, о котором мы упомянули в начале нашего повествования.
Известно, что мрачные и жестокие представления древних греков о Судьбе погребены в глубинах веков; и тем не менее, окидывая мысленным взором перипетии данной истории, мы вынуждены признать, что ход её – это дело рук всё той же древней жестокой силы. Вот они, наши актёры, сами о том не подозревая, бредут к концу, и невидимый хор печально вздыхает, оплакивая их долю, – совсем как в монашеском псалме.
V
По соседству с ними через несколько домов вниз по той же улице поселился некто Хенгист – весьма состоятельный человек, обладавший необычным характером. Это был одинокий мужчина тридцати пяти лет, успевший ступить на тот крутой склон, что стремительно несёт путника к омуту холостяцкой старости. Так и оказался бы он вскоре на дне, невозвратно потерянный для внешнего мира, если бы невидимая рука не подхватила его и не приостановила в этом скольжении.
Диковинный характер сего джентльмена отличался подозрительностью и той эксцентричностью, что часто развивается от одиночества; заметна была в нём, кроме того, алчность, редко встречающаяся в молодых людях. Хенгист служил какое-то время в Индии, откуда был демобилизован по инвалидности, но с приличным состоянием. Получив что-то ещё по наследству, он, слишком слабый здоровьем, чтобы приумножить свой капитал, отошёл от дел и довольствовался лишь завистливым созерцанием внешнего хода жизни. Появились и покусительницы на его свободу: казалось, весь слабый пол объединился, дабы навязать ему habeas corpus
[101]
. Мужчина, избравший в жизни тропу столь неопределённых очертаний, всегда должен помнить об обилии нежных разбойниц, поджидающих его в зарослях. Хенгист, однако, был не лишён обаяния, оказывал внимание благотворительным обществам и не уклонялся от мероприятий, коими склонность к благотворительности поверятся: подписных взносов.
Домашними его делами заправляла дама не то чтобы совсем пожилая, но так – допустимой степени древности. Долгими вечерами Хенгист читал у своего торшера, днём прогуливался по окрестностям и время от времени с величайшей неохотой отправлялся в Лондон – в общем, убеждён был, что преуспевает в искусстве убивать время. Однако и он неуклонно двигался к кризису, уготованному Судьбой. Ждать оставалось недолго.
Что за сюрприз уготовил ему Рок, догадаться нетрудно: надломленный одиночка – всегда наилегчайшая для него добыча. Каждое утро в ранний час мимо окон дома Хенгиста проходила милая девушка с молочно-белым лицом: она отправлялась, чтобы, как ей представлялось, подышать свежим воздухом – на самом деле, конечно, вдохнуть изрядную порцию пыли. Фигурка её мелькала за окном с поразительной регулярностью и в одно и то же время, когда знакомый нам Хенгист восседал за столом среди кофейников, чайника и блюдец с булочками, не только скрытый от мира зеркальным стеклом, но и отгородившийся от него белым парусом развёрнутой на всю ширину утренней газеты. Совершенно автоматически он каждый раз поднимал голову и провожал девушку взглядом. Носитель истинно благонравных идей заподозрил бы в постоянстве этих утренних появлений неладное – приманку, выставленную на пути к ловушке, – но девушка была совершенно лишена каких бы то ни было корыстных и неблаговидных намерений. За окнами любого особняка здесь можно было увидеть джентльменов за тем же занятием, что и наш герой: такого рода утренние церемонии за зеркальными стёклами были в этом районе делом обыденным.
