Угадать дальнейший ход событий нам не составит труда. Каждый склонен рано или поздно проявлять интерес ко всему, что становится привычным. Хенгист, человек непредсказуемый и подозрительный, стал привыкать к появлениям девушки и ждать их; когда же дождь или иная помеха вынуждали девушку остаться дома, он чувствовал себя так, словно его обманным путём лишили важного блюда. Женщины в целом представлялись ему жадными хищницами (по крайней мере, в отношении мужчин, отягощённых деньгами), но, будучи в своём укрытии неуязвимым, он мог разглядывать её в своё удовольствие.
А потом, как обычно и бывает, подвернулся удобный случай. Высшие силы, устраивающие подобные встречи, прибегают, как правило, к услугам мелких посредников – потерявшейся собачонки, кошечки или птички. На этот раз выбор пал на птичку. Как-то вечером из комнаты юной леди вылетел попугайчик с цепочкой на лапке и, спасаясь от преследования, стал перелетать с одного забора на другой. Мистер Хенгист, находившийся у себя в саду, тут же ловко его изловил. Вскоре к нему зашёл отец девушки – джентльмен с печальным лицом – и получил беглеца в свои руки; но прежде хозяин усадил его отдохнуть (хоть тот вовсе и не устал). Обменявшись мнениями по поводу плохой уборки улиц, недостаточной помывки мостовых и тому подобных вопросов, гость ушёл. Хенгист не преминул упрочить наметившийся фундамент знакомства. Время от времени они стали встречаться – то в дилижансе по пути в Лондон, то на улице, – и каждый раз джентльмен с печальным лицом скорее терпел компаньона, нежели жаждал с ним встречи.
Действуя в привычной для себя осторожной манере – то недоверчиво отступая, то снова переходя в наступление, – Хенгист наконец появился в доме, был представлен хозяйке и девушке, той самой, что сделала своей привычкой совершать регулярный моцион мимо окон его дома. Не лишённый определённого обаяния, он очень скоро сделался здесь завсегдатаем. Хозяева не жаждали его компании. Родителей новое знакомство если и радовало, то лишь как возможное развлечение для дочери, влачившей монотонное существование. Потому что Хенгиста, при всех его странностях, никак нельзя было упрекнуть в пустоте и бессодержательности. Он много путешествовал, кое-что повидал на своём веку и всегда готов был произнести обстоятельную речь или бросить колкую реплику, как правило прелюбопытную. Очень скоро он стал своим в семье: приходил сюда вечерами, когда ему было удобно, читал книги – вслух или про себя, – в общем, обрёл здесь нечто вроде достаточно приятного клуба.
Иногда приезжал кузен из Лондона – шумный весёлый простак, с открытым лицом, языком без костей и душой нараспашку. Звали кузена Уилсден: он выглядел полной противоположностью сдержанному соседу и смотрел на него, по правде говоря, сверху вниз, как на неполноценного, нередко над ним подшучивал и даже дал прозвище. Впрочем, кузену редко удавалось наезжать вечерами: в этом смысле Хенгист имел перед ним неоспоримое преимущество. А вечернее время, известно, важнейшая пора человеческого общения.
Иногда Хенгист спохватывался: да ведь он уже на краю пропасти! Что, если перед ним – компания интриганов, вознамерившихся искусно прибрать к рукам его свободу? Пугаясь подобных мыслей, он не появлялся неделю-другую; потом, видя, что штурмовать его замок никто не собирается, более того, не проявляет особого желания его видеть, – с величайшим облегчением и покаянным видом возвращался по собственной воле. Обнаруживая, что за время его отсутствия шумливый кузен успел перехватить инициативу, он начинал странно досадовать на себя, чем, наверное, проявлял ревность. Хенгист приходил и уходил, некоторое время воздерживался от визитов и возобновлял их опять, всё более увлекаясь белоликой девушкой.
Печальные родители взирали на происходящее издалека, отдав нити судьбы в его руки. Они ничего не понимали в подобных вещах и не пытались торопить события. Их бледнолицее дитя не рассматривало гостя в качестве кавалера; девушка относилась к нему со всей возможной терпимостью, в симпатиях своих явно склоняясь к более шумному кузену. Жизнь текла своим чередом, а грядущее постепенно обретало всё более определённые очертания.
Дикая комета, достигая время от времени перигея, то и дело вспыхивала на горизонте. В последнее время, однако, её появления участились: раз в полгода, раз в месяц, в полмесяца непременно происходило что-нибудь безобразное, требовавшее для устранения себя помощи в виде каких-то экстренных расходов. Время от времени родители получали требования перевести деньги по тому или иному адресу, угадывая за этим нечто отвратительное, грозившее оглаской, – и каждый раз успевали ценой величайших жертв отвести беду. Испытаниям этим не было видно конца. На их лицах, и без того опечаленных, стала появляться печать измученности.
VI
В последнее время финансовое положение отца стало ухудшаться. Бизнес не терпит беззаботности в критических ситуациях. Потеряв крупную сумму денег, мистер Джой воспринял известие без всяких волнений. Он, конечно, попытался восстановить ущерб, но приложил к тому недостаточно усилий, и всё оказалось тщетно. Денег как не бывало – но что значит весь этот мусор для старого cœur brisé!
[102]
За дальнейшим развитием событий он следил разве что из любопытства. И деньги как вода стали утекать у него меж пальцев.
Однажды вечером мистер Джой недвусмысленно сообщил жене, что с этого момента им придётся жить экономно, во многом себе отказывая, потому что он угодил в серьёзный переплёт и почти лишился средств. Женщина восприняла это известие с куда большим волнением, чем можно было предположить, зная о том, какое уныние царит в её душе. Переживая по поводу этого пренеприятнейшего сюрприза, она думала не о себе и даже не о белолицей дочери, а о той самой безумной комете, которая продолжала своё сверхскоростное движение по спирали, совершая по пути невероятные выходки.
Миссис Джой давно уже втайне от всех снабжала его деньгами; подпитывала это ненасытное пламя ради каких-то надежд в будущем, ущемляя себя даже в том малом, что ещё могла себе позволить. Но деньги уходили в бездонную бочку. Душа матери полнилась ужасным предчувствием: наступит день и сгубивший душу юноша совершит такое, о чём узнает вся страна. Теперь она стремилась лишь к одному: малыми подачками отвратить неминуемую катастрофу.
В том, что судьба преподнесёт ей перед смертью что-то ужасное, миссис Джой не сомневалась и жаждала одного – отсрочить неотвратимое. Ужас перед будущим мучил её по ночам, лишая остатков сна. Она не находила себе покоя и днём, но хуже всего – вынуждена была страдать молча, не рассчитывая на поддержку. У мужа было достаточно своих проблем, и, кроме того, о безобразиях своего отпрыска она рассказывала ему далеко не всё.
Так за безупречно чистым фасадом стали складываться воедино зловещие фрагменты общей картины; каждый из ручейков вливался в общее русло из какого-то собственного источника, оставляя непосвящённых в неведении. У отца была своя беда, у матери – своя. Вечерний визитёр мучился собственными мелкими беспокойствами, а белолицая дочь жила с печалью оттого, что невеселы родители. Несколько попыток повернуть вспять колесо Фортуны закончились безрезультатно, и стало ясно: семья может позволить себе теперь лишь самое скромное существование, а к концу года вынуждена будет покинуть великолепный кирпичный дом и отправиться на поиски нового жилья.
