Перемена погоды оказалась непродолжительной, затишье вскоре сменилось сильным воющим ветром, облака тумана и дождь неистово били поперёк горы. Не очень приятный вечер для прогулок, и я уже начал подумывать, что уэльсцы не решатся на вылазку в такую непогоду.
В непромокаемой куртке и крагах я взобрался на край утёса и прислушался. Когда ветер стих, послышался несмолкаемый плеск вздувшихся ручьёв. То и дело с горных пастбищ раздавалось блеянье овец. Но что это? Едва на мгновение всё смолкло, я отчётливо услышал шаги. Со склона с грохотом сорвался камень, но в тот же миг злое завывание ветра поглотило все звуки. Я прокрался обратно к хижине и выдал своим подопечным «боевой паёк» – виски для подкрепления сил.
– Ну, ребята, чтобы ни звука. Как свистну три раза, сразу ко мне.
– Будет исполнено, командир, будет исполнено. Не беспокойтесь!
Однако тревога оказалась ложной. Когда мне наскучило ждать, я отважился заглянуть в цеха. Там было темно и тихо. Но чу! Неприятель был тут как тут. Послышался топот, показались тёмные фигуры, в ту же секунду выросла толпа, но меня не узнали – и я, улизнув, спрятался за скалистый выступ. Ветер почти утих, не смолкал топот. Врагов было много, они остановились у дальнего конца сарая: застучали кайла – ломали стену, вскоре с грохотом обвалилась крыша. Очевидно, уэльсцы рванулись в хижину. Хотели, видно, поймать ирландцев на развалинах, но пришли в замешательство, увидев, что никого нет. Я видел: они столпились у хижины, слышались приглушённые голоса.
Настало время решительных действий, я свистнул три раза и, чиркнув не гаснущей на ветру спичкой, зажёг голубую петарду. На мгновение всё заволокло дымом, но когда петарда взмыла, ярко озарив всё вокруг, глазам предстала картина: в окружении скал и утёсов толпа уэльсцев, с закопчёнными лицами горняков. По моему сигналу ирландцы выбежали, а наши недруги не успели опомниться – глазели на фейерверк. Я ринулся на врагов и метнул голубую петарду в самую гущу толпы. Вспышка сменилась тёмно-синим облаком, лица исчезли. Яркий свет, похоже, ударил мне в голову; пальба, свист были до того оглушительными, что казалось, будто стучат тысячи паровых молотов. Я упал на одно колено и, по-видимому, потерял сознание: помню только, я летел в бездну и цеплялся руками за каких-то чудовищ.
Очнулся я на сквозняке у себя в хижине, в пивных бутылках горели две сальные свечи. У моей постели стоял Мориарти, держа в руках таз с водой и мокрую тряпку. Двое других ирландцев сидели на высокой деревянной скамье у очага и то и дело наливали себе по стаканчику виски из моей бутылки. Ох уж это ирландское виски! Омерзительный запах. Равнодушный к припаркам, я тем не менее не выношу ирландского виски, оно внушает мне непередаваемое отвращение.
– Славно мы их поколотили, этих обормотов-уэльсцев. Вы, командир, самое главное, поправляйтесь – лежите спокойно, отдыхайте.
Умело и бережно Джон забинтовал мне голову, но в висках у меня стучало от боли.
– Да, поколотили мы их славно. А знаете, что испугало их? Дерёмся, а позади них вдруг раздаются вопли, как будто человека два-три сорвались в пропасть. Тут душа у них ушла в пятки – пустились наутёк. Мы с Питером Блэйком гнали их вниз по склону.
Я погрузился в сон, почив на лаврах победы, и проснулся наутро с повязкой на голове и ужасной головной болью, что сразу напомнило мне о вчерашней битве.
Доминико нашли на дне ущелья, у него была сломана шея. В руке был зажат окровавленный нож, на спине вверху виднелись пятна крови. По-видимому, горняки-уэльсцы вытурили его из хижины: именно его шаги я слышал накануне вечером, прежде чем уэльсцы ринулись сюда толпой. Доминико в ярости пырнул ножом одного или двух уэльсцев. Вот почему наш отвлекающий удар с петардами возымел успех и мы победили. Сам ли Доминико сорвался в пропасть или его туда сбросили разъярённые горняки – мы так и не узнали; да и о раненых уэльсцах ничего не известно: они затаились, помалкивали. Разумеется, было дознание; пригласили в присяжные уэльсца. В протоколе записали: «Случайная смерть». И на том дело закрыли.
Смерть Доминико озадачила капитана Уильямса: вся работа с «эрлангерами» легла на него. В понедельник недоставало рабочих, но сырья было много, так что «эрлангеры» не смолкали весь день. Капитан Уильямс предложил переждать день, пока не закончится дознание, но auri sacra fames
[34]
взяла верх. Директора наутро должны были возвратиться в Лондон, и им хотелось отрапортовать об удачной выработке. Уильямс покачал головой и сказал:
– Там, где смерть, – золоту не бывать. Ненавидит оно смерть. Сегодня ночью дурной сон видел. Накануне вечером мы отправились на проповедь, естественно, речь зашла о дьяволе. Мне же вот приснилось, будто я стою в полночь на вершине Маммера, вдруг всё озаряется светом и из зарева выходит дьявол. Как раз на месте золотоносной жилы, которая давала нам хорошую прибыль. Дьявол встал передо мной, широко улыбнулся – готов поклясться: он как две капли воды походил на Эрлангера – и потянул ноздрями воздух, а потом как завизжит и толкнул меня. А я в ужасе: ведь он загнал всё золото в глубину Маммера.
– Глупости это, дружище, ты вчера вечером малость перебрал виски.
Уильямс помрачнел и молча принялся за своё дело.
Работали мы изо всех сил, допоздна. Уже стемнело, когда амальгама пошла в плавильню. Мигающее пламя свечи осветило лица нетерпеливых лондонских коммерсантов и согнувшуюся фигуру штейгера над раскалённым тиглем.
– Ну что, капитан? Каков результат?
Уильямс уронил на пол тигль – и тот рассыпался на осколки.
– А, дьявол его забери!
Ничего не вышло.
На несчастного штейгера обрушилась буря упрёков и брани: «не смыслит в своём деле», «не так приготовил амальгаму», «болван», «тупица», «уэльская свинья», «плут» и так далее. Штейгер, брызжа слюной, чертыхался по-валлийски, и мне показалось, что у нас назревает драка, но лондонские гости не замедлили взять себя в руки – и раздражённый кельт утихомирился.
– Ну, что я вам говорил, джентльмены? – скорбно проговорил Уильямс. – Кто, как не дьявол, заколдовал горную породу? Золота в ней больше нет.
Это и впрямь было похоже на правду. С того дня прииск не давал и шести пенсов дохода, хотя разведка недр сулила чрезвычайно благоприятные перспективы. И так бы продолжалось долго, окажись у нас достаточно средств на разработку. Когда истощились финансы, работы были приостановлены, а с ними и выплата моего жалованья.
Разумеется, при таких обстоятельствах я не мог предложить руку и сердце преданной Маргарет, зато имел удовольствие присутствовать в качестве шафера на её свадьбе. Её избранник, здоровенный детина, горняк-уэльсец, после злополучной вылазки на вершине горы принуждён был держать одну руку на перевязи, а над бровями у него красовался жуткий порез. Поневоле не выйдя на работу, он счёл это вполне благоприятным поводом для женитьбы. Свадьба выдалась весёлой, все моряки и селяне Пенибонта изрядно напились по этому торжественному случаю.
