– Это ответ их эмира, – сказал старший лейтенант.
– Похоже, – согласился старший сержант.
– Леха! Держись рядом. Мне кричать сложно, горло повреждено. Повторяй мои команды. Всем! К бою! Занять позиции! Приготовиться!
Командир взвода говорил тихо, но замкомвзвода громко повторял сказанное, и команду слышали все.
Спецназовцы ждали, готовые к встрече противника. Противник вышел, видимо, на прямую линию, и сразу прозвучало несколько автоматных очередей навстречу. Хотя автоматы спецназа были с глушителями, но когда звучит сразу несколько очередей, один слабый звук накладывается на другие звуки и раздается дружное стрекотание. Старший лейтенант вспомнил свое предупреждение.
– Третье отделение! Спрятаться!
Ломаченко повторил команду.
Стрельба прекратилась, и очень вовремя, потому что от входа в ущелье рванулся сразу мощный шквал огня, и весь этот шквал был направлен в противоположную стену. Стрелять, естественно, бандиты стремились не в саму стену, а над ней на минимальной высоте. Но бойцы успели присесть, и стена должны была их защитить, камни для ее устройства подбирались мощные. Только поверху она была слабее, и верхние камни порой вздрагивали от попадания пуль, а некоторые, полегче, сваливались, потому что пуль в них одновременно попадало несколько. Длился такой обстрел около минуты. Потом шквал ослабел.
– Перебегают… – прокомментировал старший сержант.
– Третье! Ответили! Коротко!
Ломаченко повторил команду, и третье отделение ответило несколькими короткими очередями. Видимо, эти очереди противнику доставили какие-то неприятности, потому что массированный обстрел возобновился. Однако солдаты третьего отделения успели спрятаться за стену.
И так повторилось четыре раза. А после четвертого шквала бандиты ворвались в каменный мешок, подготовленный для них спецназом. И почти сразу же раздались взрывы ручных гранат. Бандиты помнили, что их встречали гранатами и автоматами правофланговые укрепления спецназа. Гранаты полетели туда в великом множестве, а в ответ на головы бандитов посыпались тяжелые камни. А гранаты спецназовцев полетели уже с левого фланга, причем в большом количестве. При этом третье отделение, держащее защиту по фронту, пока не высовывалось и не стреляло, а начало стрелять только тогда, когда гранаты перестали сверху лететь. Однако бандитов было слишком много, и шли они в атаку слишком тесно, поэтому сказывалась ограниченность такого мощного оружия, как граната. Если бойцы рассеяны по площади, их может достать осколками всех. А когда они идут плотно, то граната, взорвавшись, поражает только ближних, которые становятся защитной стеной для остальных. И потому потери бандитов от массовой гранатной атаки не были катастрофическими. Но вот встречная стрельба, когда с короткой дистанции стреляют друг в друга, боевого преимущества бандитам не давала, поскольку они не имели укрытия, а спецназ стрелял из укрытия, что уравнивало силы обеих сторон. Верхняя линия обороны, в дополнение к простой функции уничтожения противника, выполняла и дополнительную – старалась не подпустить бандитов к центральной каменной стене. Однако это удавалось плохо. За эту стену все же полетело несколько гранат, и скоро центральная линия, как показалось командиру взвода, перестала отвечать, только один из двух пулеметчиков вел еще огонь с угловой позиции. Видимо, эта угловая позиция и защитила пулеметчика от осколков.
– Вацземниекс! – позвал старший лейтенант.
– Я здесь, товарищ старший лейтенант, – вынырнул словно из-под земли младший сержант.
– Возьми двух человек. Сместись на центр. Там, кажется, туго…
Младший сержант знаками позвал за собой двух солдат своего отделения, и они рванулись в центр. И вовремя. На то место, где только что стоял Вацземниекс, упала граната. Солдат, занимающий здесь позицию, хотел было отскочить в сторону, но спиной ударился о правое раненое плечо командира взвода. Старицын застонал, стоящий позади старший сержант Ломаченко рукой придержал солдата за спину, давая командиру высвободиться, но солдатское тело медленно сползло с командирских рук. Все осколки достались ему.
Владислав Григорьевич придержал тело, чтобы оно не упало и не ударилось, словно убитому еще могло быть больно от удара, и просто опустил его. И только тут увидел, куда опускает – на грудь убитому санинструктору Сапожникову. Пуля попала тому в голову.
Но бой продолжался, требовалось еще отбиваться, и потому командир взвода не стал даже смотреть по сторонам, чтобы подсчитать потери, он стрелял и стрелял, держа короткий автомат двумя руками перед грудью. Он уже забыл о том, что нужно прятаться за камни и только время от времени выныривать из-за них в разных местах, чтобы дать очередь. Он уже стрелял в открытую, не пригибаясь, отчаянно и зло. В каждое нажатие спускового крючка вкладывал свое желание не пропустить бандитов, уничтожить их и не позволить убить других. Какая-то высшая сила берегла впавшего в отчаяние старшего лейтенанта. В него, большого и заметного, много раз стреляли снизу, но каждый раз или промахивались, или он сам, видя, что на него наставляют автомат, успевал первым дать короткую очередь. Каким образом он умудрялся прицеливаться, Старицын не смог бы ответить на этот вопрос. Но он стрелял и видел, что попадает, видел, как остановились ряды бандитов. Им уже сложно было бежать хоть вперед, хоть назад, их ноги вязли среди тел своих же погибших товарищей, скользили в крови… Постепенно начал стихать треск бандитских автоматов, автоматчиков осталось слишком мало. А автоматы спецназа, стреляющие беззвучно, продолжали посылать очередь за очередью. Но и этих очередей уже было мало.
Бандиты отступили. Но отступили только те, кто смог отступить. Победа спецназа была очевидной. Они перебили намного больше половины наступающих бандитов…
Атака была отбита, и отбита успешно. Но какой ценой это далось?
Старший лейтенант Старицын осмотрел левофланговые укрепления. Здесь остались в живых только он и старший сержант Ломаченко. Но тот был ранен и прикладывал свою бандану к простреленному плечу.
– Леха! – Владислав Григорьевич кивнул на сумку санинструктора, оказавшуюся у него под ногами. – Достань бинты. Я тебя перевяжу. Сквозная рана?
– Нет. Пуля в кость вошла. Теперь у меня правая рука совсем не рабочая. Уже никогда не поднимется. Ни на кого…
– Главное, чтобы голова была рабочая. Остальное все можно пережить.
– Так что, товарищ старший лейтенант, мы, кажется, отбились и в этот раз?
– Отбились. Сколько бой длился?
Ломаченко убрал руку от простреленного плеча и посмотрел на часы.
– Всего пятнадцать минут. А мне показалось, что – вечность…
– Значит, еще сорок пять минут у нас осталось…
– До чего?
– До конца.
– А потом что?
– Потом пойдем чай пить. К моей маме. Пойдешь со мной? У меня мама чай заваривает – так никто не умеет. Ребенком себя помню, в военном городке жили, к нам в часть какая-то комиссия приезжала из Москвы. Так наш генерал, командир части, эту комиссию водил к нам домой, чтобы мама московских генералов чаем ублажила. Помню, все довольны остались. Пойдешь со мной чай пить?
