– Как с ним воевать было? Хороший он командир?
– Умный. Острожный. Все до мелочей продумывает. Все предвидит.
– Не все. Не сумел предвидеть, что мы вашу базу найдем.
– Это только потому, что его здесь не было. Если бы он не уехал, нас бы не нашли.
– А как получилось, что он свою банду бросил и только с двумя людьми ушел из окружения? Предал остальных?
– Нет. Не предал. Все считали, что он уйти должен. Решили, что он диких красных волков впереди себя пошлет и они его проводят. Они же его слушаются, даже без команды. Что он подумает, то они и делают. Кто там на перевале тогда стоял, не вы, случайно?
– Случайно, именно мы.
– Вам повезло, что пропустили эмира. Иначе волки бы вас всех перегрызли. Они уже среди вас были, как Азар рассказывал. Их только Исмаил Эльбрусович сдерживал. Зря, выходит, сдерживал. Надо было там и прикончить. И меня бы сейчас не допрашивали, и Азар бы на трубе не висел…
При всем своем хладнокровии и крепкой нервной системе Григорий Владимирович почувствовал, как зашевелилась собачья шерсть на его поясе, пытаясь встать дыбом. Он вспомнил, как рассматривал следы красных волков позади того места, где сам в засаде лежал. Похоже, волки готовились и на него напасть, и на майора Коваленко. Но вида, однако, капитан не подал, только усмехнулся.
– А что же он сначала своих волков не послал, чтобы нас прикончили, а потом бы и весь свой отряд вывел? – спросил Коваленко.
– Он боялся, что вы волков перестреляете. Он ими дорожит больше, чем людьми, больше, чем женой. Никому их в обиду не даст.
– Тем не менее троих солдат волки загрызли, – не спросил, а утвердительно сказал капитан. – И профессор не остановил их. Не побоялся, что это может против всей стаи обернуться?
Он впервые в разговоре называл Исмаила Эльбрусовича профессором. До этого называл его только Борзовым, но теперь требовалось подтвердить уже сказанное ранее и полностью идентифицировать Борзова и Идрисова словами его подчиненного.
– Азар говорил, профессор отвлекся на разговоры с вами, и волки сами напали. Но он почувствовал их и велел всем убегать. Его к тому времени уже пропускали.
– Ладно. Этот вопрос выяснили. Теперь к следующему переходим, – сказал майор Коваленко. – Кто готовил расстрел отделения полиции в поселке Редукторный? Тоже сам Идрисов?
– Нет. Это уже Азар и Урзай. Сначала Азар по карте все планировал, потом Урзай на разведку ездил. Прямо в полицию обращался, говорил, что у него в магазине кошелек вытащили, даже заявление написал. И успел все рассмотреть. Но об этом самого Азара спросите. Он же у вас…
– Спросим…
14
Допрос Азара прошел почти по тому же сценарию. Только Азар не хотел быть таким откровенным, как его товарищ. Он по природе своей был человеком молчаливым и вдумчивым, без склонности к истерии, и потому ему было легче переносить все невзгоды пленения, несмотря на сломанную ногу, которая тоже, конечно, болела и мешала ему стоять в течение ночи с поднятыми руками. Устал Азар, естественно, больше, чем его товарищ по несчастью, но держался лучше. Не требовал немедленного освобождения от трубы, даже слегка посмеивался над своим положением. Однако держался он только до тех пор, пока капитан Шереметев не стал говорить о том, что уже точно знал из предыдущего допроса. Тогда и Азар заговорил. Впрочем, нового он практически ничего не сказал, только уточнил, что разработку расстрела отделения полиции в поселке Редукторный разрабатывал он с Урзаем, но сам объект атаки был определен Идрисовым. Примерно то же самое про переход через перевал и про красных волков, что рассказал первый пленник, рассказал и Азар. И при этом повторил фразу, на которую Григорий Владимирович обратил внимание еще при первом допросе.
– Исмаил Эльбрусович больше людей свою стаю ценит. Это дело всей его жизни. Сам уйдет, когда Аллах потребует, а красные волки останутся и будут плодиться. Он за своих волков и нас всех отдаст, и жену в придачу. Сам, как волк, зубами в глотку любому за них вцепится…
И так уж получилось, что бандиты дали капитану мысль о том, каким образом можно выманить из Европы, откуда его могут и не выдать, профессора Идрисова. У каждого практически человека есть слабость, на которой можно играть. У одного это деньги, у другого – женщины, у третьего – собственные дети. У профессора же – красные волки, и на этом его можно поймать. Но пока эта мысль не оформилась, а только проскользнула, и допрос продолжился. Капитан решил заставить Азара чувствовать себя не слишком приятно, поубавить его самоуверенности, что должно положительно сказаться на откровенности бандита. Пока он считает себя правым, чуть ли не мучеником, он много не скажет. Значит, стоит убедить его если уж не в отсутствии правды в нем самом, то хотя бы в отсутствии тех составляющих, что заставляют человека самим собой гордиться.
– Ты мне вот что скажи, Азар… Ты – человек серьезный, горец чистых кровей. Я правильно говорю? Ты же горец?
– Конечно. И горжусь этим.
– А я всегда считал, что горцы народ благодарный. Оказывается, ошибся.
– Ты о чем, капитан? В чем ты можешь горцев обвинить? Мы никогда против совести не идем, всегда поступаем честно.
– Значит, совесть у вас резиновая, если по тебе судить. Очень уж растяжимой ты ее представляешь. Тогда, на перевале, когда ты хромал… Помнится, больно тебе было…
Азар передернул плечами, не понимая, в какую сторону клонит капитан, и ответил:
– Да, было больно. Пуля «краповых» перебила мне кость. Но я шел. Только горцы с такой раной могут идти. Только настоящие мужчины.
– Ну, предположим, не только. И с более серьезными ранениями люди ходили и даже воевали, не оставляли поле боя. Это на моих глазах было, и потому я могу твердо утверждать. Сейчас речь не о том. Я тогда тебе посочувствовал, захотел просто по-человечески помочь и дал два шприц-тюбика пармедола, даже себе ни одного не оставил. Если бы со мной что-то случилось, например с красным волком бы сцепился и он меня порвал бы основательно, у меня не было бы, чем боль снять. Хотя это, конечно, эпизод пустяковый, но маленькая благодарность или большая благодарность – суть дела не меняется. Благодарность всегда есть благодарность, это не предмет торговли. А благодарности горца в тебе нет. Ты после этого пытался меня убить, – продолжал Шереметев, голосом нагнетая обстановку. – Сразу же, только вернувшись. В знак своей благодарности, как я понимаю. Так?
– Не так, – не согласился Азар. – Мне предлагали убить тебя, а я отказался. Убивать тебя поехали другие люди. А я потом убил их. Сам убил, чтобы они больше на тебя не покушались. Не понимаю, чем ты, капитан, недоволен. Я за тебя отомстил.
– Ты не за меня отомстил. Ты убил их за то, что они ошиблись.
– Неправда. Я только позже узнал, что они ошиблись. Когда мы вернулись, эмиру позвонили менты и сказали, кто погиб в том такси. А я, когда расстреливал их с Урзаем, этого еще не знал. И тебе нечего предъявить мне.
