– У нас неприятности, полковник! – довольно грубо начал Хортия.
По крайней мере, Костатидосу, привыкшему к тому, что при обращении к нему младшие по званию обязательно добавляют слово «сэр», такое обращение показалось несколько неуместным.
– Не только у нас, но и у вас.
– У меня? Да, вы правы. У меня неприятности, я согласен. – Костатидос решил не обострять ситуацию, не стал учить этого грузинского майора правилам поведения, принятым как в американской армии, так и в ЦРУ, среди тех, кто носит погоны.
Эти знаки различия там есть далеко не у всех.
– «У нас» – это я говорю про грузинскую сторону. «У вас» – про американскую. Если неприятности касаются лаборатории, то они одинаково могут ударить и по нам, и по вам, причем на международном уровне. Я пришел к вам как к представителю американской стороны, который в состоянии помочь решить какие-то конкретные вопросы. Не к вечно пьяному же доктору Норфолку мне обращаться!
– Значит, вас беспокоит не мой вопрос?
– Да, совершенно другой вопрос. Но вашего проекта он тоже касается напрямую.
– Я слушаю вас.
– Я уже говорил вам сегодня там, на дороге, что в окрестностях базы, скорее всего, присутствуют русские диверсанты.
– Да, был какой-то непонятный намек. Но уверенности в том, что это диверсанты, вы не выразили. Помнится, вы говорили что-то о русских солдатах, заблудившихся в горах.
– Два солдата и один офицер. Так говорится в запросе русских пограничников, по инстанциям дошедшем до Тбилиси, а потом и до нас. Сверху вниз, хотя могли бы сразу позвонить. Но дело не в пограничной бюрократии, а в том, что за лабораторией, возможно, кто-то наблюдал со стороны. Как раз в момент, когда мы сюда приехали с разбитой машиной. Даже вас, полковник, наверное, видели в американском мундире. Хотя лаборатория открывалась под американским патронажем, поэтому ваше присутствие здесь естественно. Но вот наличие русских диверсантов у нас под боком вовсе не обязательно.
– Я так и не понял, майор, у вас есть какие-то конкретные данные по русским диверсантам, или это только ваши личные ощущения?
– Нам опять передали данные из третьих рук, снова из Тбилиси. Хорошо хоть, что системы связи у нас оперативно работают. Мы получили сигнал только с небольшим опозданием. Короче говоря, ваши специалисты из радиотехнических войск засекли переговоры через компьютер, видимо, ноутбук, двух корреспондентов. Предположительно, один из них находился в Москве, второй затаился где-то рядом с нами. Разговор засек только один локатор. Если бы их оказалось два, то можно было бы определить конкретную точку, а так – лишь линию. Я послал по ней всех своих свободных людей, но что они смогут увидеть или найти, если не знают точного места?! А сам разговор был таким. Один из корреспондентов докладывал, что находится рядом с объектом и ведет наблюдение. По большому счету здесь поблизости нет других объектов кроме нескольких точек радиопеленга. Но какой смысл наблюдать за ними или за пограничным отрядом? Естественно было бы предположить, что присматривают за лабораторией. Однако и здесь есть некоторые странности. У нас контроль периметра проводится мощными американскими индикаторами оптических систем. Я сам многократно проверял. Эти приборы реагируют даже на очки, не говоря уже о биноклях и прицелах. Но сигнала тревоги не поступало. Значит, они наблюдали не за нами или сумели обойти индикатор.
– Я не знаю, как можно обмануть такую прекрасную технику, – сказал полковник. – Наши американские индикаторы очень надежные и чуткие приборы, ничуть не хуже израильских, которые хотя и считаются лучшими в мире, но только за счет рекламы. Израиль производит их в основном для продажи, мы – для собственных нужд. Нам реклама ни к чему, а они без нее не потянут. Вот и все. Могли диверсанты наблюдать за лабораторией без приборов?
– Для этого им потребовалось бы подойти ближе. Тогда их сняли бы наши видеокамеры, и компьютеры объявили бы тревогу. Камеры включаются при любом движении в секторе просмотра. Компьютер различает человеческую фигуру в инфракрасном режиме, то есть даже замаскированную. Причем в любом положении, хоть в сидячем на горшке, хоть в лежачем. На зверя компьютер не среагирует, а человека и военную технику, впрочем, гражданскую тоже, определит и поднимет тревогу. С этой стороны я спокоен. Кстати, наши видеокамеры контролируют даже ближайшее небо и не подпустят ни какой-нибудь параплан, ни дельтапланериста.
– Хорошо, когда охрана работает так, как и должна, – лениво сказал полковник. – Только я не понимаю, что от меня требуется. Вы пришли ко мне, как я догадался, с какой-то просьбой, не так ли?
– Да. Я занял в поиске всех людей, которых смог высвободить от дежурства. Отправил их на поиск. Пока результатов никаких. Но мои люди будут пару суток искать, пройдут по линии, которую обозначили нам ваши специалисты.
– И что? У меня нет в кармане второго локатора, чтобы я сумел дать вам конкретную точку.
– Я сам дважды созванивался с командиром радиопеленгаторной службы. Он со мной разговаривать не хочет. Заявляет, мол, что смогли, то и дали.
– А меня он разве послушает?
В этот момент в кабинет вошла капитан Софикошвили с подносом в руках. На нем стояли две чашки. Одна для полковника, вторая для майора. Кофе был горячим, над ним поднимался ароматный пар.
– В этой службе много ваших специалистов, – продолжил разговор майор. – По своим каналам, через посольство или как-то иначе, но необходимо попросить помощи. Без точных координат мы бессильны. Остается надеяться только на удачу. А эта капризная дама имеет привычку смотреть в разные стороны. Никогда не знаешь, куда она взглянет через минуту.
– Хорошо, я позвоню военному атташе. Он, думаю, сумеет решить этот вопрос и обязательно поможет, если найдет такую возможность.
Полковник вытащил мобильник. Радостный майор Хортия взял с подноса, поставленного на журнальный столик капитаном Софикошвили, кофейную чашку. Он даже не выпил кофе, а просто вылил его себе в рот и совершенно, кажется, не почувствовал, какой тот горячий.
Костатидос позвонил сразу. Разговаривал он спокойно, без той властной брезгливости, которую мог позволить себе в отношении грузинских союзников. Тем не менее даже вежливость иногда, как оказалось, дает положительные результаты. Полковнику пообещали все выяснить в кратчайшие сроки и сообщить. Осталось ждать.
Как раз в этот момент капитан Софикошвили, сидящая рядом с окном, кое-что увидела сквозь стекло и сразу доложила полковнику:
– Норфолк проснулся. Пошел в лабораторию.
– У него там дела? – спросил Костатидос.
– Да, бывают. Иногда он сутками из лаборатории не выходит, – сказал майор Хортия. – Мне даже сотрудники жаловались. У них глаза закрываются, на ходу упасть и заснуть в коридоре готовы, прямо на голом бетонном полу. А Норфолк может по нескольку суток работать без перерыва, иногда даже без завтрака, обеда и ужина. Если никто не скажет, то сам он в столовую не пойдет. Но сейчас этот ученый муж, скорее всего, способен только на то, чтобы принять душ. Это его обычная привычка после возлияния. Да и график своего сегодняшнего дня он знает. Скоро к нему гости придут, будет проводить инструктаж по оборудованию. В такие дни он, как правило, лабораторные работы не начинает.
