Книга В мире животных, страница 13. Автор книги Владимир Колычев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В мире животных»

Cтраница 13

Но порядки в изоляторе действительно жестокие. Новичков в тюремных камерах испытывают на прочность, берут «на прописку», заставляя колоть себя вилкой в глаз и прыгать с верхнего яруса в тазик с водой. И никакая доморощенная крутость не поможет мне пройти столь дикую и неоправданно жестокую процедуру. А не пройду – опустят, и буду я хлебать помои под шконкой. Чтобы «прописаться», опыт нужен и связи, а у меня ни того, ни другого. Зато на мне грех убийства – и не абы кого, а Левы Баяна, известной в этом миру личности. Как бы не нарваться на его дружка или на какого-нибудь утырка, который шутки ради назовется его корешом…

Скученность в камерах, духота, вонь и безнадега – в таких условиях любой, даже самый правильный, уркаган озвереет. Да и тяга к зверским зрелищам у человека в крови, а у нелюдей – тем более. А сколько здесь нелюдей – мяньяков, убийц, насильников. Именно здесь их и больше всего.

Сейчас зайду в камеру, и обрушатся на меня упыри и вурдалаки всех мастей, и какими кругами себя ни очерчивай – сожрут, переварят и вывалят…

– Стоять! Лицом к стене!

Обычно такая команда следовала, когда конвоир подводил меня к решетчатому «шлюзу», за которым начинался очередной отсек с камерами. Но сейчас меня ткнули носом в стену возле тюремной камеры.

Тумбочка в отсеке, доска документации, жирный, плохо выбритый мужик.

– Микола, принимай новичка! – фамильярно обратился к нему конвоир.

– В какую? – неторопливо поднимаясь со своего места, спросил толстяк.

– Триста двадцать шестая.

– У-у! Не повезло, – сочувствующе глянув на меня, покачал головой контролер.

Меня и без того трясло от страха, а тут еще удар под самый дых. Не повезло мне. Как будто где-то могло повезти, а здесь нет. Неужели триста двадцать шестая – самая отмороженная на весь изолятор камера? И почему мне досталась именно она?

Надзиратель Микола расписался в какой-то ведомости, дождался, когда конвоир уйдет, только тогда вставил ключ в замочную скважину. Но открывать дверь не торопился.

– Как зовут? – спросил он.

– Толик.

– Ответ неправильный.

– Заключенный Ромин Анатолий Васильевич, статья сто пятая…

– Инструктаж я тебе должен дать, заключенный Ромин Анатолий Васильевич. Ну, что я могу тебе сказать? Не повезло тебе… Ну, да ладно, и без этого живут, – скорбно вздохнул он.

– Без чего «без этого»? – еле живой от страха проговорил я.

Уж не собираются ли меня обесчестить в этой злосчастной триста двадцать шестой камере? Но без чести долго не живут… Говорят, есть зоны, где «петухам» ноги отрубают по колено, а потом канкан плясать заставляют.

– Да ты не бойся, – усмехнулся Микола. – Здесь нельзя бояться. Тут оно как: боишься, боишься, а потом расслабился, очко раз – и ускакало. И не догонишь, как ускачет… Первый раз замужем?

– Замужем?

– А ты что, сам женихом хочешь быть? – ухмыльнулся надзиратель.

От страха у меня свело челюсти. Одно дело, предполагать, какой ад тебя ждет, и совсем другое – оказаться в нем.

– Это, у тебя в хабаре поточить есть что? – тихо и с оглядкой по сторонам спросил Микола.

– Ну, есть…

Надзиратель многозначительно промолчал. Он ждал, когда я сам предложу поделиться. А я совсем не прочь угостить этого борова. Глядишь, и откроет мне дверь, когда я буду ломиться из камеры. Достал полпалки сырокопченой колбасы. Правда, этот кусок мог бы мне пригодиться, чтобы умилостивить соседей по камере, но слишком поздно я спохватился. Микола вырвал у меня колбасу, и она бесследно исчезла у него в руках.

– Ну, мужик, удачи тебе! – повеселел надзиратель.

– А может, мне в другую камеру? – дрожащим от волнения голосом спросил я.

– Ничего, и без телевизора можно жить.

Я уже знал, что на тюремном жаргоне означает «телевизор». Это и тумбочка, и шкаф, и даже камера для временно задержанных, которая насквозь просматривается из дежурной части РОВД. Может, здесь было еще какое-то толкование для этого слова? Может, это что-то такое, без чего может жить только реально опущенный, которому уже все равно?..

Железная дверь открылась и с лязгом стукнулась о блокиратор в полу камеры.

– Заходим!

Камера квадратов двадцать, три десятка шконок в три яруса, полсотни голых, потных и смердящих тел. Дикая теснота, невыносимая духота, жуткая вонь… Что-то в этом роде я ожидал здесь увидеть, но здесь все было по-другому.

Облупленные стены, серый от сырости потолок, голый бетонный пол, один-единственный унитаз без бачка – все это было. Шконки вдоль стен в два яруса, но их не так уж и много. Половину свободного пространства между спальными рядами занимали стол и две вмурованные в пол скамьи. Духоту разгоняли два больших вентилятора – они дули от окна в мою сторону. Пространство между крайними справа шконками занимал холодильник, над которым под потолком висел телевизор. На стенках висели и другие «телевизоры» – те самые тумбочки, о которых я только что думал. Пол хоть и бетонный, но его покрывал старый, затертый ногами ковер. Его здесь берегли, поэтому возле входа лежала мокрая тряпка для полов. Я уже знал, что ноги вытирать не просто нужно, а необходимо, поэтому потоптался на тряпке.

За столом сидели четыре арестанта. Двое играли в шахматы, а остальные смотрели, с важным видом давали советы. Один шахматист был в голубой тельняшке, с выколотой эмблемой «ВДВ» на мощном, подернутом жирком, плече. Крупная голова, массивные и грубые черты лица, длинный крепкий нос, тяжелый подбородок. Второй шахматист куда попроще – худой, если не сказать тощий, и у этого длинный нос, но перебить его, казалось, можно было щелчком пальцев. Десантник обладал внушительной внешностью, а его соперник производил впечатление слабака-«ботаника», но это не мешало ему вести себя довольно-таки уверенно. Очки на нем, футболка на два размера больше, чем нужно. Два других арестанта занимали, если так можно сказать, промежуточное положение между десантником и «ботаником». И не атлеты на внешность, и не дохляки. В лицах ничего выдающегося, и руки наколками не истыканы. Обычные среднестатистические мужики, которых можно встретить на скамейках в парке – или за домино, или за бутылкой водки.

«Красавца» с наколками я заметил в дальнем от порога правом углу. Он лежал на шконке с закрытыми глазами в позе покойника. Изрезанное морщинами, грубое и темное от загара лицо, голый тощий торс с картинной на нем галереей. Какие у него татуировки, рассматривать было некогда, потому что ко мне обращался шахматист в тельняшке.

Спокойно и незлобливо глядя на меня, он с небрежной неторопливостью повел рукой в свою сторону.

– Толя, – неловко сказал я, вспомнив, что должен был представиться с порога. Но еще я должен был и поздороваться. – Мир вашему… – Мне показалось, что заготовленная фраза прозвучит пафосно и даже смешно, поэтому осекся и произнес только: – Здрасьте!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация