Несколько пегих бород. Чей-то лоб с залысинами. Сдвинутые на брови или на затылок, в соответствии с темпераментом, обязательные шапки. Индиана видел в Париже несколько телерепортажей, заснятых под окнами «Московских Новостей». Из Парижа толпа выглядела солиднее и серьезнее. В сырой нетелевизионной реальности редкая толпа предстала Индиане узнаваемой и очень русской. В дополнение к названным Смирновым ходокам, антропософам, йогам и активистам Индиана отметил присутствие большого количества неудачников, пенсионеров, истеричных правдоискателей, бывших алкоголиков, спасенных районными библиотеками, юродивых и полу-юродивых. Эти населяют русскую сцену с времен удельных князей. Ядро каждой группы составляли двое, иногда трое, активистов. Глаза в глаза, двое соревновались в красноречии, и десяток стоял вокруг, дыша в затылки, слушая и комментируя. Во времена Индианы такие группы собирались у пивных ларьков.
«То, что вы видите, Индиана Иваныч, — разрез советского общества в период упадка перестройки. В лучшие времена толпы выхлестывались к памятнику Пушкина, и дебаты доходили до рукопашной. Правда, следует сделать скидку на «уикэнд», в нормальные дни недели охломонов собирается куда больше».
Индиана притерся к чьей-то синтетической синей куртке и прислушался. Говорил бородатый, в шапке из Кролика сутулый «дядька». «…и что, ты ему землю дашь, крестьянину? У него привычка к земле потеряна. Он не знает, что с нею делать. В колхозе он свою одну операцию знал. Ему в школу надо будет идти аграрную — учиться землю обрабатывать. А пока он в школе будет учиться, что мы жевать станем? Ты и я, и все наши массы?»
«Мы и так одну картошку жрем!» — воскликнул синеглазый, с сигареткой молодой человек. По его пальцам было видно, что он ежедневно работает с металлом.
«А если отдадим землю крестьянину, так первые годы и картошки не будет. Ничего не будет. Голод будет. Потом, может, и наладится, но некому радоваться будет. Перемрем все».
«А я вам скажу, товарищи, или граждане, как хотите, — повысил голос молодой человек с грубыми пальцами, — следует государство уничтожить. Там, где государство, — там преступление. Уже ведь ясно всем. После того, что мы узнали…»
«Ну да, ты его уничтожь, попробуй, увидишь, как все в горла друг другу вопьются. Резня пойдет по всей стране».
«Ну так она уже и идет».
По его плечу осторожно постучали. Саша. «Вам интересно здешнее словоблудие? Остановимся или дальше пойдем? Программа у нас обширная».
Индиана взглянул на часы. «Дальше пойдем». Он отлип от спин и затылков народных, и они зашагали прочь.
«Что-нибудь умное услышали или особенно глупое, Индиана Иваныч?»
«Язык их меня поразил. На языке Достоевского товарищи изощряются. Как им удается сохранить обороты и эту девятнадцатого века въедливость тона? И, знаете, что еще удивительно, Саша? Они все равно ищут спасения. Или чего там они ищут? Лучшей жизни, не поодиночке, но всем коллективом. Отказавшись от коммунистического способа коллективного спасения, они нисколько не сомневаются в том, что всем миром могут устроить себе хорошую жизнь. Нужно лишь умом пораскинуть, умом поднатужиться, хорошо рассчитать. И будет хорошая жизнь. А до этого семьдесят лет плохо рассчитывали, и потому хорошая жизнь не получилась. Я бы на их месте засомневался в местоимении МЫ и в понятии ХОРОШАЯ ЖИЗНЬ. Они же опять сомневаются в способе. В том, КАК мы устроим хорошую жизнь».
«Вам виднее, — сказал Смирнов вежливо. — Вы — чужеземец. Свежий Глаз. Большой Змей. Я же местный продукт. Что до меня, то все эти типы у подножия «Московских Новостей» мне кажутся необыкновенно архаичными. Они как из оперы «Иван Сусанин» вышли, или из какой там постарее, «Борис Годунов»?»
Они купили пару сырников в киоске, и, войдя в белый бульвар за кинотеатром «Россия», уселись на скамью. Выпили каждый по хорошей порции коньяка. Зачем? Индиана спросил об этом Смирнова. «В этой стране, Индиана Иваныч, алкоголь является обязанностью». «Когда вы называете меня Индианой Ивановичем, Саша, я чувствую себя старым евреем с животом, дремучей бородой, усами и пейсами. А ведь я — француз с украинской фамилией». В глубоком снегу наскакивали друг на друга две большие собаки разных пород. Они встали. Закрыли бутылку. И продолжили путь. На Петровском бульваре Смирнов зашел в нежилой запущенный двор отлить. Индиана составил ему компанию. С зияющими черными дырами окон распласталось в глубине двора низкое, о двух этажах, желто-черное здание, служившее некогда фотографией. Сохранилась вывеска. Сохранились хлипкие галерейки. Нежную романтичность увидел в облике скелета прошлой эпохи Индиана и сказал об этом Смирнову. «Хотите, я вас запечатлею на фоне?» Индиана захотел. Отойдя далеко, Смирнов закричал: «Русь Уходящая»! И запечатлел.
Полчаса оставалось у них до визита к ЕЕ подруге, потому Индиана выразил желание посетить Центральный рынок.
Рынок мало изменился. Здание облезло снаружи. Внутри жители теплых республик Советского Союза все так же втридорога продавали плоды своей земли северянам. Расхаживая в остром запахе зелени, они выбрали килограмм гранат и две крупные грозди винограда. Вопреки возражениям Смирнова, Индиана заплатил. ОРГАНИЗАЦИЯ уже дала ему столько денег, что он не знал, что станет с ними делать, даже если большую часть отвезет родителям. А ему еще предстояло получить две с половиной тысячи от краснознаменного журнала. Уже уходя из остро пахнущего зала, они приобрели несколько маринованных плодов грузинской земли. Закусить оставшийся коньяк. Плоды были похожи на большие уши. 1/5 месячной зарплаты советского рабочего осталась на Центральном рынке.
У рынка на Цветном им встретился знакомый Смирнова. Знакомый выглядел как хулиган или был хулиганом. В темной пушистой шапке, надвинутой на глаза, черная куртка расстегнута, свитер без горла, на ногах меховые унты. Отойдя к заколоченному киоску, они допили коньяк, прикладываясь к нему поочередно. Выщипывая виноград из пакета, закусили. «Вот теперь я чувствую себя своим на моей исторической Родине! — объявил Индиана. — С поправкой на то, что двадцать лет назад не принято было распивать коньяк из горла бутылки, вот так вот в открытую, в самом оживленном месте Цветного бульвара».
«Сейчас всем все по хуй. Мусорам тоже, — лаконично объяснил хулиган. — Так ты значит знаменитый Индиана… — Хулиган подозрительно поглядел не на Индиану, но на Смирнова. — А вы меня не разыгрываете, сэр?»
«Ну на хуя же, сэр, я честный бизнесмен». Они еще немного поговорили. Хулиган обещал достать Индиане настоящую военную форму сталинских времен. Бесплатно. Пригласил Смирнова и Индиану вечером на день рождения двух сестер-близнецов, арфисток (!), и исчез по делам.
«Видите, как велика ваша популярность», — сказал Смирнов. И тотчас же рассеял мегало-иллюзии Индианы. «Я рассказал Батману о своей встрече с вами в Париже».
Женщина-западня
Они пробалансировали по брошенным в стоячую грязную лужу кирпичам, вошли в подъезд, в темную глубь его и позвонили в квартиру номер три. Три раза, как было сказано. Дверь квартиры была пыльная. «Еще одна дверь, — сказал Смирнов. — Надеюсь, что эта окажется гостеприимнее».
