Индиана вспомнил, что в его литейном цехе в начале шестидесятых годов существовала германская, облегчающая труд, аппаратура. Детали («точное литье») должны были сами отскакивать от стержня, установленного в закрытый ящик. Стержень должен был содрогать в ящике сжатый воздух. Германская техника отказалась работать на советском заводе. Помучившись месяц, стали сбивать детали со стержня алюминиевыми кувалдами. Сидя на корточках. Промахнувшись однажды, Индиана раздробил себе палец. Год стояли бесполезные германские аппараты, загромождая цех. Наконец их размонтировали и убрали с глаз долой…
Голосуя «ЗА», четверть депутатов все же проголосовала «ПРОТИВ». «Вот видите, товарищи, вы теперь убедились, что вы не умеете пользоваться прибором», — укоризненно сказал хозяин. Чукчи или буряты были не согласны. Вся «чукчевая» (или «бурятская») часть зала шумела и кричала об обмане и заговоре. Измученный, тощелицый депутат взорвался возмущением, утверждая, что «тот, кто вынудил депутатов пользоваться аппаратиками», преследовал цель выставить народных избранников на посмеяние. Перед глазами, на глазах всего народа…
Со скрипом, тяжело, по миллиметру в час поворачивалась деревянная машина свежей советской демократии. Наблюдать все это было однако необыкновенно интересно. Индиана чувствовал, что проникает в тайну. В тайну управления государством. Ему было ясно, что народные избранники не годны управлять государством. Управление страной слишком серьезное дело, чтобы доверять его сырым непрофессиональным массам.
В сером, мятом иностранном костюме с блесткой вышел к трибуне депутат Евтушенко. Сказал, скосив глаза в очки, что ставит на обсуждение предложение об отмене пункта шестого конституции Союза — монополии Коммунистической партии на управление советским государством. Евтушенко появлялся в жизни Индианы не раз и не два. Они встречались периодически в различных географических точках планеты. Давным-давно явился Индиана на улицу Гоголя в поселке Переделкино искать у известного поэта Евтушенко защиты от властей. (Не нашел.) В Нью-Йорке Евтушенко прожил месяц в доме, где Индиана служил мажордомом. Поэт Евтушенко был другом мультимиллионера — хозяина Индианы. Индиана же был другом секретарши мультимиллионера Линды и черной горничной Ольги. Они принадлежали к разным классам общества, Евтушенко и Индиана. В восьмидесятые годы они встречались в Париже, в ночном клубе «Распутин». Девушка Индианы пела в этом клубе, а Евтушенко, конечно же, был другом хозяйки заведения. И вот представитель высшей советской буржуазии предлагает отменить монополию на власть коммунистической аристократии. Для того, чтобы передать ее выборным представителям буржуазии. Себе и своим приятелям. Индиана напомнил себе, что следует выбраться в снега, в настоящую жизнь, к людям, но съезд не позволил ему уйти, притягивал его к себе. На его глазах совершалась, примитивно и грубо поворачиваясь, история. Депутат Сахаров, осторожно двигая головой и очками, предложил отменить все статьи конституции, мешающие установлению в стране свободного рынка. Скучным голосом, без эмоций депутат Сахаров высказал свое предложение и, сжимая в руке бумаги, сошел с трибуны, голова ушла в плечи, скрюченный своими семьюдесятью годами. Академик, привилегированный, как и Евтушенко, член общества. Давно, со времен Хрущева, эти люди, каждый по-своему, воюют за власть. Желают отменить привилегии коммунистической аристократии и расширить привилегии своего класса — советской буржуазии знания. Ученых, писателей, инженеров, журналистов, адвокатов, докторов, экономистов, преподавателей университетов…
Вот в чем дело! Индиана вскочил и пробежался по камере. Забежал в ванную, поглядел на свою физиономию в зеркале. Из зеркала на него взглянул чем-то испуганный, слишком коротко остриженный Индиана… Буржуазия находится у власти во всех странах Запада. В России она пробыла у власти короткий период между концом правления аристократии самодержавия и началом правления аристократии коммунистической — с февраля по октябрь 1917 года длилось ее эфемерное правление. Сегодня она зубами и когтями рвет глотки, берясь за власть. И, как любая другая группа, она ссылается на народ, дескать, власть должна достаться нам, дабы народу стало хорошо… Сталин знал, не мог не знать, каким бы простым тираном его ни представляли, об опасности, исходящей от этого класса. Возможно, его предупредил об этом умнейший Ленин. Потому Сталин разгромил и просто вырезал не только своих противников по партии, но и тогдашних, 30-х и 40-х годов, Сахаровых и Евтушенко, потому так много было в лагерях писателей и интеллигентов. Он разгромил профилактически авангард буржуазии знания. Но и Сталин не помешал им, а лишь затормозил приход этого могучего класса к власти. Они могучи — спору нет. Но они еще более безжалостны к народу, чем партократия.
А я? — сказал себе Индиана в зеркало. А ты не принадлежишь к буржуазии, ты принадлежишь к низшим классам общества. Деды твои родились в деревнях, отец твой из солдат сверхсрочной службы выслужился в маленькие офицеры, в детстве и юности окружали тебя простые люди — рабочие. К высшему образованию ты не пробился. Это рабочий поселок Салтовка навеки зарядил тебя здоровым скептицизмом и анархическим презрением равно к правительству и «интеллигенции» — она же советская буржуазия. Без чьей-либо помощи, сам, долго пробивал ты себе дорогу в литературу. Твоя первая книга была опубликована в Париже на французском, когда тебе уже было 37 лет и имел ты за плечами двадцать лет чернорабочей жизни. Ты успел закостенеть в рабочем сознании за эти двадцать лет, вот что. А Евтушенко уже в восемнадцать лет стал известным советским поэтом, и сейчас, в пятьдесят восемь, он закоренелый старый господин буржуа, на какой бы сибирской станции он ни родился. Мраморные ступени, говорят, ведут из его дачи в Пицунде прямиком в Черное море. На твоих ступенях в грязном подъезде в Париже, у двери в твою квартиру ты, Индиана, многократно обнаруживал шприцы и ваты со следами крови — наркоманы облюбовали бедный подъезд, ходят к твоим дверям ширяться. Твои соседи по лестничной площадке — черная семья Матюренов: пятеро живут в Девятиметровой комнате. Буржуазной твою жизнь не назовешь…
Господин академик Сахаров попал еще в юности в защищенную от внешнего мира, атмосферу высокооцениваемых государством ученых-вундеркиндов, в жизнь Спецпоселков, специнститутов. В отличие от Евтушенко его классовое сознание, проснувшись в шестидесятые годы, горело сильнее и ярче. И характер у академика, многажды лауреата Сталинских премий, оказался твердым. Однажды взбунтовавшись, он не успокоился, не вернулся на службу к партократии. Последовательный, он выражает интересы своего класса. Он выражал их в ссылке в Горьком, он выражает их сегодня с трибуны второго съезда народных депутатов. Отменить все, что мешает развитию экономики в сторону свободного рынка. И будь что будет. По радикальности эксперимент не уступит насильственной коллективизации. А платить за новый эксперимент будет НАРОД, миллионы неудачливых Индиан, так и не выбравшихся с Салтовских поселков…
Индиана вернулся к телевизору. За предложение проголосовали 477 депутатов. Против 1415. Воздержались от голосования 80 депутатов. Пока что только четвертая часть мест в советском парламенте находится в руках советской буржуазии. Но Индиане было ясно, что их будет больше.
Выходя, он обнаружил под дверью газету «Вечерняя Москва». Размышляя, кто и зачем положил газету, развернул ее. «Плодотворной работы вам, народные депутаты». «Сегодня в Кремлевском дворце съездов начал свою работу второй съезд народных депутатов СССР». Индиана прошел с газетой по коридорам и только в лифте обнаружил на первой странице среди новостей свое имя. В рубрике «В столичных кругах». Вгляделся.
