— Я решила в последний момент, что цветов будет мало, — оправдалась вдова Крониадис, снимая шляпу и подавая ее первому попавшемуся живому существу, какое окажется рядом, шляпу приняла Анжелика. Под подбитым неизвестного происхождения коротким мехом черным плащом миссис Крониадис была одета в сверкающее платье из шелка-шифона, тоже черное. С головы и шеи вдовы холодным светом горели многочисленные бриллианты, она была великолепна, как нестарая еще мумия, прибывшая на долго ожидаемый бал.
Жозеф, Карлос, Билл, Мария, ее дочь, бармены и официантки — все они стояли теперь вокруг своей госпожи с внимательными, приветливыми и озабоченными лицами. Оскар, стоя рядом с миссис Крониадис и наблюдая всю сцену, подумал: «Интересно, останется ли хоть один из них рядом с миссис, если вдруг очистить Габриэл от ее миллионов и пустить в мир простой пятидесятилетней женщиной? Все они разбегутся кто куда, каждый к новому источнику денег».
«И он, — согласился честный Оскар, — тоже слуга миссис Крониадис. Очень высокооплачиваемый, получающий в сотни раз больше денег, чем, скажем, Мария, ублажающая желудок миссис, но слуга…»
Ощущение пришло и ушло, миссис Крониадис взяла Оскара под руку и бегло прошлась с ним по салону, заглянула в один бар и во второй, затем решительно увлекла Оскара в его кабинет. На том кресле, где только что стояла на коленях Анжелика, кожа еще не успела сжаться опять, и две морщинистые лунки зияли, как показалось Оскару, красноречиво-неприлично. Однако миссис Крониадис не могла знать, что происходило в кабинете Оскара десять минут тому назад, и потому опустила свой легкий скелетик именно в то кресло, где Оскар только что передвигался в пухлом теле девочки.
«Так тебе и надо, эксплуататорша!» — весело подумал Оскар, стараясь выглядеть радушным и праздничным. И мгновенно ему сделалось очень стыдно, потому что деловая Габриэл — Жозеф уже вносил в этот момент в кабинет бутылку шампанского, бережно закутанную у горла в крахмальную белую салфетку, — деловая Габриэл вынула из сумочки плоскую коробочку, завернутую в розовую бумагу и перетянутую розовой же шелковой ленточкой.
— Я извиняюсь, дорогой Оскар, за отсутствие воображения, это мой скромный подарок тебе.
Оскар принял из рук Габриэя коробочку и, потянувшись к Габриэл, в присутствии уже открывшего бутылку и разливающего шампанское по бокалам Жозефа поцеловал Габриэл.
— Спасибо, Габи. Ты самое великолепное существо противоположного пола, какое я когда-либо встречал.
Разумеется, Оскар врал. Габриэл была, без сомнения, богатейшим существом женского пола, встреченным Оскаром в его жизни, но великолепным ли?
— Посмотри скорее, что там. Посмотри, — потребовала Габриэл и погладила Оскара по щеке своими вечно загорелыми жилистыми пальцами.
Оскар знал, что там, в коробочке. Он слишком хорошо знал Габриэл, чтобы у него могли возникнуть сомнения. Он аккуратно развязал бантик на ленточке. Внутри коробочки, на шелковом ложе, очевидно ранее служившем местом упокоения бриллиантов миссис Крониадис, лежал кусок бумаги. Чек. Красные цифры, выбитые в мякоти бумаги, свидетельствовали о том, как высоко Габриэл Крониадис оценивает услуги Оскара-Палача. «50.000 долларов».
— Я хотела подарить тебе автомобиль, — радостно заговорила Габриэл, заглядывая в глаза своего польского любовника, — но ты всегда отказываешься научиться водить машину. Тогда бы мне пришлось подарить тебе и Карлоса, а мне он нужен самой… — Габрнэл засмеялась игриво и опять заглянула в глаза Оскару. — Ты рад?
Был ли он рад? Конечно он был рад. В былые времена Оскару едва удавалось зарабатывать тысяч восемь-десять в год. А тут Габриэл единым взмахом пера подарила ему пятьдесят тысяч долларов. Для вдовы Крониадис эта сумма была равнозначна ценности, скажем, пяти долларов для Оскара. И однако, уже отлично зная богатых людей и их нравы, Оскар понимал, что он получил очень щедрый подарок. Очень, очень щедрый подарок. Те, у кого есть деньги, еще неохотнее расстаются со своими деньгами, чем те, у кого их нет. Кроме всего прочего, вложением пятидесяти тысяч долларов в карман Оскара Габриэл подтвердила, что услуги его ценятся, что он в фаворе, посему психологически Оскар почувствовал себя вдруг необыкновенно уверенным и даже высокомерно самоуверенным.
— Габи, ты прелесть, но, право же, я не заслуживаю тебя! — Оскар как можно нежнее поцеловал подругу-миллиардершу в углы рта. — Ты слишком много на меня тратишь…
— О, пустяки, Оскар, — смутилась не привыкшая смущаться Габриэл Крониадис. — За тебя! — подняла она бокал с шампанским.
— За нас! — театральным любовником воскликнул Оскар и пригубил свой бокал. Шампанское все еще было шампанским — великолепным соком солнца, рожденным на великолепной французской земле…
— А после полуночи, — зашептала вдруг Габриэл, наклонясь к уху Оскара, — будет еще сюрприз для тебя. Такого сюрприза ты не ожидаешь. — Габриэл мелко захихикала и, вернувшись к своему бокалу, отпила большой глоток… — Ты с ума сойдешь от удовольствия…
5
«Тихий час» вынужденно пришлось сократить до получаса, ибо в семь тридцать прибыл первый гость, Яцек Гутор. Именно за такие вот штучки Оскар и не любил общаться с соотечественниками.
В, без сомнения, лучшем и единственном костюме своем — серо-розово-синем — носатый Яцек стоял у элевейтора, сжимая в одной руке ничем не прикрытую нагую бутылку зубровки, а в другой — три красные розы, окруженные лохмотьями зеленой бумаги. Очевидно, ему пришлось пропутешествовать с розами издалека. Видавшая виды кожанка Яцека уже находилась в руках снисходительно улыбающегося Жозефа.
Оскар сразу пожалел, что пригласил мертвеца из прошлого на свой праздник настоящего. Однако ему ничего другого не оставалось сделать, как подойти к соотечественнику. Последовавшей за ним Габриэл он буркнул растерянно: «Яцек — чистейшей души человек, и я ему многим обязан».
— Поздравляю! — Яцек, обняв Оскара, долго тряс его, не выпуская из рук водку и розы. — Будь здоров и будь счастлив! — Только отпустив Оскара, Яцек сунул Оскару бутылку и цветы. — Слава богу, у тебя уже дом полон народу. Я думал, я буду первым.
— Это слуги, — сказал ему Оскар по-польски. — Ты и есть первый. Но неважно — проходи! Гости сейчас начнут собираться…
— Слуги? — Яцек остолбенело поглядел вокруг. — Твои слуги? — Он, как показалось Оскару, с ужасом посмотрел на бывшего приятеля.
— Потом объясню, — отмахнулся Оскар. — Я хочу тебя представить моей… — Он запнулся, раздумывая, как ему назвать Габриэл, и остановился на «любовнице».
— Габриэл Крониадис, — подала Яцеку руку улыбающаяся миллиардерша. Судя по ее улыбке — а Оскар знал все оттенки улыбок и все улыбки Габриэл, — она находила происходящее забавным. Оскар чуть успокоился.
— Яцек Гутор, — взял руку Габриэл Яцек. И вдруг («О господи! — подумал Оскар, — оне, оказывается, джентльмены!»), с проворством наклонившись, поцеловал руку миллиардерши.
— Хотите бокал шампанского? — предложила Габриэл и, не дожидаясь ответа, позвала: — Жозеф! — Судя по ее поведению, провинциальный гном в клетчатом костюме ее не раздражал и, может быть, далее понравился. Может быть, он имел в своем облике нечто общее с Панайотисом, каковой, родившись на маленьком греческом острове, по-видимому, был достаточно «натуральным» человеком. Некоторые подвиги Панайотиса, осторожно рассказанные ему Габриэл, несомненно, отдавали дикостью…
