— Вообще-то я почти не пью, — Яцек поправил режущий ему шею галстук, — но за новорожденного выпью конечно…
Жозеф с серебряным подносом в руке предложил им три бокала с шампанским. Вначале госпоже, потом — деревенскому родственнику ее любовника и последним — любовнику.
— Как у вас в Польше говорят тост? Ту юр хэлф, если я не ошибаюсь? — спросила Габриэл у Яцека.
— На здоровье! — важно объяснил Яцек Гутор. — И нужно стукнуться бокалами.
Миллиардерша, секьюритигард и Палач чокнулись бокалами и выпили шампанское.
— По польскому обычаю за здоровье пьют до дна, — строго указал миллиардерше на недопитый бокал Яцек. — Допей!
Оскар посмотрел на Габриэл с удивлением и состраданием. К ней никто, кроме ее дочери и Оскара, не обращался на «ты». Яцек с его наивным хамством после десятка слов, сказанных между ними, перешел на «ты». И Габриэл не только пропустила «ты» мимо ушей, но и послушно допила оставшееся в бокале шампанское.
— Иначе счастье у него будет неполное, — указав на Оскара, пояснил Яцек. — Ну и живешь ты! — восхищенно протянул мистер Гутор, поставив бокал на поднос в руках терпеливо ожидающего Жозефа и оглядывая простирающийся перед ним зал. — Здесь на велосипеде можно ездить. Роскошно живешь!..
«Какой ужас! Зачем я его пригласил?.. — спросил себя Оскар. Единственная надежда была на то, что гость из прошлого затеряется среди остальных ста двадцати пяти гостей Палача и таким образом нейтрализуется. — Скорее бы уже шли гости…» — взмолился к гостям Оскар. А Габриэл хихикала, беседуя с мистером Гутором. «Простые развлечения — последнее прибежище сложных натур», — вспомнил Оскар изречение другого Оскара — Уайльда — и покачал головой.
6
К половине десятого салон уже гудел от голосов. Оскар, вынужденный всякий раз опять и опять выходить к элевейтору — встречать гостей, к половине десятого постиг простую закономерность — самые важные люди приходят последними. Первой является толпа. Статисты.
Самые важные люди его парти все пришли в промежутке с 9:30 до 10 часов.
Ровно в 9:30 серое, как обычно, и желчное лицо Роджера Мендельсона выплыло из элевейтора, окаймленное снизу неопределенного цвета шарфом и продолженное серым пальто. За ним, несомая над букетом тюльпанов и отороченная мехом китайской выдры, вплыла в салон белая маска Жюльет Мендельсон.
— Оскар, дорогой, «поздравляем! — опередив Роджера на финишной прямой, обойдя его рывком справа и уже целуя Оскара, отмечая его липкой губной помадой, пометив три раза, Жюльет победоносно огляделась на Роджера. — Посмотри, как он живет… Какой прекрасный лофт, Оскар! Невероятно. Сколько тысяч квадратных футов?..
Из обмена репликами между супругами Оскар без труда понял, что, как обычно, Роджер не хотел идти на парти к «этим голодранцам», как он, наверное, называет до сих пор увлекающих воображение Жюльет поляков. Сейчас же Жюльет празднует свой реванш над привычно ненавидимым супругом — оказалось, что Оскар обзавелся жилищем, которому может позавидовать и Роджер Мендельсон.
Оскар, отвечая стандартными любезностями на приветствие супругов, поймал себя на том, что испытывает злорадное удовлетворение и торжество, стоя здесь, в теплом, полном красивых женщин, слуг, цветов и шампанского «его» доме. Почти детское удовольствие испытывает. «Они» хотели бы, чтобы Оскар погиб, слился с толпой, никогда не всплыл больше, чтоб лицо его не появилось никогда опять на «их» парти, чтоб он исчез. А Оскар не исчез, он стоит здесь победителем в его доме, и выходящий из элевейтора «весь Нью-Йорк» подходит к нему поцеловать и поприветствовать нужного всем Оскара.
Даже рукопожатие акулы-Роджера, почувствовал Оскар, было сейчас иное, чем прежде. Дружеское, уважительное. Рукопожатие акулы-хищника, подаренное другой акуле-хищнику.
«Принял, сукин сын, за своего, — радостно понял Оскар. — Зауважал. Пусть Оскар и не адвокат, но разве это важно в Великих Соединенных Штатах Америки, как ты надул человечество, каким образом ты сделал свои деньги и устроил свою жизнь. Важно, что деньги у тебя есть. Оскар даже умудрился остаться нонконформистом, не подчинился их условиям, а продиктовал свои…»
Едва успев выпить с Мендельсонами по бокалу шампанского и представить им Габриэл с неотлучно следующим за ней комическим в своем провинциализме Яцеком, то с понурым, то с победоносно приподнятым носом, Оскар опять заторопился к элевейтору. Как будто только что прибывшая специальным самолетом из Дахау вышла из элевейтора изможденная Кати Стюарт, поддерживаемая с двух сторон Стивом Бароном и Сюзен Вудъярд.
— Оскар, дорогой, поздравляю, — зашептала у него над ухом Сюзен, — у меня есть для тебя специальный, особый подарок, но я смогу вручить его тебе только через несколько недель. Хорошо?
— Милый Оскар, поздравляю! — Кати поцеловала Оскара прохладными скользкими губами и обняла с другой стороны.
— Что с тобой, ты так похудела, девочка? — Оскар озабоченно оглядел бледную немочь, затянутую в тюремного покроя короткое бесформенное платьице, — суровое неокрашенное полотно пересекали темные поперечные полосы, — может быть, последняя модель Сони Бетти или Армани…
— Готовлюсь к роли в фильме по книге Стива, — кивнула Кати на Барона. — Должна сбросить еще пять паундов. Героиня только что вышла из концентрационного лагеря…
— Бедная крошка! — Оскар признался себе, что в таком виде Кати нравится ему куда больше, чем в своем обычном здоровеньком облике американской модели.
— Приветствую и поздравляю, Оскар, — захлопал его по спине Стив Барон, необычно свежий и подтянутый. — Выглядишь ты сегодня необыкновенно аристократично и таинственно… Как польский принц…
— И как насосавшийся крови вампир… — раздался за спиной Оскара знакомый насмешливый голосок.
Обернувшись, Оскар увидел, что из элевейтора на паркетный пол салона только что ступила Наташка в чьей-то чужой собольей, ни много ни мало, шубе, а рядом с ней стоит… Чарли. В женской одежде.
7
Первым побуждением Оскара было тотчас выгнать и Наташку за ее злобные штучки, и Чарли. Разгневанный Оскар даже поискал глазами Билла-Бульдога, но в несколько секунд остыл. Побеждают терпеливые, побеждают те, кто умеет сдерживать себя. Ни Наташка, ни Чарли так просто не уйдут. Будут крики, шум, ссора… На своем парти Оскар не может себе этого позволить.
Посему лицо Оскара сделалось приветливым и сладким:
— Наташа! Как мило, что ты пришла! Долорес, Наташа, проходите, девушки…
— Дай я тебя поцелую, новорожденный вампир, — сбросив свою шубу на руки невозмутимого Жозефа, Наташка три раза поцеловала злого и натянутого как струна, но улыбающегося Оскара. — Не злись! — шепнула она Оскару.
— Блядь! — прошипел Оскар. — На хуя ты его привела?
— Я думала, это будет смешно, — прошептала Наташка по-русски. — Ну разве не смешно?..
Оскар болезненно скривился.
