Вперед вышел астролог и начал убеждать нового господина:
— Все на этой древней земле делается по воле звезд и ничего не случается без ведома Аллаха!
Лицо Кичи-Мухаммеда оставалось бесстрастным. Сухая кожа обтягивала острые скулы.
— Значит, ты говоришь, что все на этой земле предопределено Аллахом?.. Ты прав, старик, это мудрое замечание. Вот что я тебе отвечу: и Аллах, и звезды желают того, чтобы ты вместе с остальными мурзами отправился вслед за своим господином. Ты будешь удостоен чести умереть первым и укажешь остальным путь на небо!
— Прости, повелитель, но я только передаю волю звезд! — упал на колени старик.
Кичи-Мухаммед задумался. Он едва прибыл на эту землю, а его уже зовут повелителем. Это добрый знак!
— Хорошо, можешь жить! Остальные пусть умрут на рассвете. Это воля Аллаха… и моя воля, — совсем неожиданно заключил он, поставив себя рядом с Всевышним. — На рассвете я приду проститься с вами.
Всем было ясно, что отбирать жизнь для молодого повелителя так же просто, как и дарить ее.
— Я не вижу лекаря, который лечил моего дядю. Где он? Пусть его немедленно разыщут и приведут сюда!
Стража приволокла лекаря. Было видно, что почивший повелитель почитал своего лекаря не менее, чем знатных мурз. На нем был парчовый халат, туфли, шитые золотом, и сам он держался степенно, словно в своих тощих руках держал жизнь каждого из присутствующих.
— Ты звал меня, Мухаммед? — лекарь нарочно опустил слово «повелитель».
Он не пленник, поэтому не склонил головы перед племянником эмира и спокойно смотрел в его темные глаза. Еще неизвестно, быть ли этому выскочке эмиром. Разве Кичи-Мухаммед единственный наследник Гыяза? Нужно помнить и об Улу-Мухаммеде. Он ни за что не отдаст Сарайчик этому самоуверенному мальчишке, возомнившему себя пророком Аллаха на этой благословенной земле. Есть еще и мурзы прежнего повелителя, за каждым из которых стоит сильный род. Неужели он захочет сделаться врагом многих и разорвать Большую Орду в междоусобице?
Молчал и Кичи-Мухаммед, и лекарь невольно склонил голову, упершись взглядом в носки туфель. Сейчас перед ним уже был не мальчишка, гонявший по степи необъезженную лошадь и подсматривающий из-за кустов за наложницами своего дяди, купающимися в пруду. Это был преемник, достойный уважения, человек, который сознавал свою силу. Голова лекаря склонялась все ниже и ниже, еще миг — и взгляд Кичи-Мухаммеда заставит старика рухнуть на колени.
Кичи-Мухаммед выхватил из ножен саблю и отсек голову лекарю. Кровь брызнула на свежую могилу, а голова со стуком откатилась под ноги стоявшим мурзам. Она была совершенно лишена волос и напоминала камень, отполированный волнами.
Кичи-Мухаммед притронулся носком туфли к лысому черепу.
— Ты спас дядю от болезни, отправив его в могилу, я в благодарность за это дарю тебе место в раю. Уберите эту паршивую голову подальше от святого места, и пусть она не оскверняет своим зловонием могилу хана Большой Орды.
Кичи-Мухаммед сдержал обещание: на рассвете он пришел к мурзам. Если и известно будущему хану Большой Орды сострадание, то оно выразилось в пожелании легкой смерти своим врагам.
— Путь к Аллаху для вас будет коротким, — с улыбкой утешал он. — Мне бы тоже очень хотелось иметь рядом таких слуг, какими долгое время были вы для моего дяди. Но я очень сожалею, у собаки не может быть двух хозяев. И единственное доброе дело, какое я способен сотворить для вас, даровать вам легкую смерть. Я не опозорю ваши тела, никто из вас не лишится головы. Душить шелковым платком вас будет лучший палач в Орде. А сейчас прощайте, меня ждут дела, и благодарите меня в последней молитве за столь легкую для вас кончину.
Улу-Мухаммед скучал в Бахчисарае, разве можно привыкнуть к улусу, если совсем недавно управлял половиной мира. Большая Орда чахла, страдала от междоусобиц, слабела, и это уже чувствовали соседи. Черкесские племена за последний год дважды подходили к Сарайчику, становились под городом большим лагерем и, едва хан собирал свое войско, чтобы обрушиться на строптивого соседа, тотчас уходили в степь. Тюркские племена тоже немало досаждали Улу-Мухаммеду — врывались в ордынские земли с опустошающей силой и, разорив окраины, возвращались обратно. Новый хозяин Сарайчика мира не нарушал, однако все пристальнее присматривался к ближайшему соседу и цепко держал в своих руках часть Золотой Орды. За короткий срок он успел доказать, что умеет не только хорошо управлять лошадью и побеждать в поединках, но рожден для ханского правления.
Для своих нынешних соседей Улу-Мухаммед оставался неудачником, и поэтому эмиры охотнее искали союза с хозяином Сарайчика, чем с некогда могущественным ханом Золотой Орды. Для всех Улу-Мухаммед был как вызревший плод, порченный червями, лежать ему под стволом дерева и гнить до тех пор, пока не сопреет совсем. И тогда его земля — жирный и лакомый кусок — будет проглочена более удачливым соседом.
Улу-Мухаммед не отвечал на назойливые набеги еще и потому, что хотел сохранить силу для главного удара. Так весной копит силу зерно, брошенное в землю, чтобы с теплом прорасти всепобеждающим ростком, пробить землю и прорваться навстречу свету.
Ох, рано же вы забыли Улу-Мухаммеда, он и с тысячью всадников будет неукротим. Еще не выродились на степных просторах джигиты, что сочтут за честь постоять за обиду хана. Ему даже не придется искать союзников — московский князь Василий Васильевич его должник и поможет отобрать земли, которые принадлежат хану по праву.
И Улу-Мухаммед терпеливо дожидался того дня (пренебрегая нанесенными обидами, не замечая снисходительных взглядов послов из Сарайчика и Самарканда), когда можно будет заявить о себе как о великом хане Большой Орды. Его слава задиристого и великого воина не умерла, она чуть потускнела, как, бывает, от времени меркнет блеск монеты, но стоит потереть ее песком, и она снова начинает сиять.
Улу-Мухаммед ждал смерти Гыяз-Эддина. Вот тогда можно будет, презрев прежний договор, ворваться в чужие степи и досыта испить воды из арыка эмира. Впрочем, почему чужие степи? Все это некогда принадлежало одному человеку — Мухаммеду Великому.
И вот этот день наступил.
Новость о смерти Гыяз-Эддина привез во дворец безбородый юноша. Он приехал раньше послов, которые задержались в дороге у гостеприимных эмиров. Им некуда было спешить — впереди ждала неизвестность, возможно, и недовольство хана, которое каждому из них может стоить жизни. А если вместо наказания их дожидается награда? Впрочем, никогда не знаешь, что можно ждать от Улу-Мухаммеда.
Юноша упал на колени — он видел перед собой хана Большой Орды, а с его вестью могущество Улу-Мухаммеда увеличится ровно на столько, сколько земель покорил себе мятежный Сарайчик.
— Великий хан, Гыяз-Эддина больше нет! Он умер десять дней тому назад.
Юноша улыбнулся, понимая, что эта новость должна доставить повелителю радость. Он бы и не спешил, если бы твердо не был уверен, что Улу-Мухаммед расплатится с ним щедро. Может, Мухаммед Великий отсыплет ему много серебра, и он станет богатым, или подарит ему одну из своих наложниц, и это тоже приблизит его к хану.
