– Алло! Мистер Грин. Простите за беспокойство… Вы уже собирались к нам лететь? Это хорошо.
– А что случилось? – спросил американец.
– Как мы с вами условились… То есть по нашей просьбе заключенные начали обращаться со шведом, как это сказать… очень грубо, – сбивчиво проговорил сеньор Фернандес.
– Разве по нашей просьбе? Это они уже сами выбирают, как с кем им себя вести, – поправил мистер Грин.
– Да, да… В общем, Карл Свенссон сам попросился в карцер.
– О, это хорошая новость. Сегодня мы с ним сможем серьезно поговорить.
– Да, конечно… но сейчас с ним священник.
– Что? – не понял Генри. – Какой священник?
– Наш тюремный пастырь. Отец Гарсия.
– Да знаю я. Что он там с ним делает? – повысил тон мистер Грин.
Начальник тюрьмы посмотрел в глазок, прорезанный в тяжелой, обитой металлом двери карцера. Пастырь шептал молитвы над лежащим без видимых признаков жизни Рождественским.
– Отец Гарсия молится, – сказал сеньор Фернандес в трубку.
– Швед умер? – взревел американец.
– Нет еще.
– Он при смерти?
– Ну как сказать…
– Идиот! Делай, что хочешь. Откачивай, как хочешь. Я буду через полтора – два часа. И смотри мне, если он умрет, а твой святой отец его не воскресит… Ты знаешь, что я с тобой сделаю! – в бешенстве проорал мистер Грин и бросил трубку.
– Чертов янки, – проворчал себе под нос начальник тюрьмы.
Отец Гарсиа понимал, что за ним следят, но ему не стоило большого труда вплести слова послания в текст молитвы. А молитву он начал на латинском языке, затем продолжил, чтобы умирающий понял его, на испанско-английской смеси и закончил снова на латинском:
– По вашу душу пришли… И Бог вас призовет к себе, когда будет воля его. Амэн.
Отец Гарсия перекрестился.
Начальник тюрьмы вошел в карцер.
– Ну как он? – тихо спросил сеньор Фернандес.
– Я сделал все, что мог. – Отец Гарсия сложил замком руки на груди.
Санитарка бросилась к неподвижному Рождественскому, начала смоченной в воде марлей смывать с недвижимого заключенного кровь.
Наконец-то пришел Пеллегрино. Голова у него была мокрая: явно он приходил в себя под струей холодной воды.
– Что случилось? Оставьте его! – сказал он санитарке. – Я лично его осмотрю.
Несмотря на то что Пеллегрино был не в ладах с законом, в медицинских делах он все-таки считался профессионалом.
После измерения давления, снятия кардиограммы, ощупывания ссадин и ушибов и приведения пострадавшего в чувство с помощью нашатыря Пеллегрино констатировал:
– Жить будет. И, могу сказать, не останется калекой.
Начальник тюрьмы подбежал к отцу Гарисии, взял его руку, начал лобызать.
– Спасибо, пастырь… Вы совершили чудо!
– Это Бог совершил чудо! – Отец Гарсия с силой освободил свою руку. – Я могу идти?
– Да, конечно! Сегодня, прошу вас, останьтесь на острове, побудьте с нами… – попросил сеньор Фернандес. – Это настоящее чудо!
Отец Гарсиа вышел из административного здания тюрьмы. Уже небо посветлело. Пастырь заглянул в часовню – все ли там в порядке. Поправил лампады. Сегодня мессы не было, и он мог остаться один в храме – обратиться к Богу о спасении заблудших людских душ.
А в карцере хлопотал начальник тюрьмы:
– Приведите заключенного в божеский вид, – наставлял он медиков, – переоденьте в новую робу.
Таким причесанным, умытым, в новых оранжевых с черными полосками штанах и рубахе предстал Рождественский перед мистером Грином.
Американец зашел в камеру и изменился в лице:
– И это почти что труп? Выглядит вполне свежим. Клянусь всеми чертями, свежее, чем тот, которого вы фактически сорвали с постели.
– Это отец Гарсия, святой отец, ну и конечно, мой начальник медицинской службы совершили великое чудо. Его прямо-таки вернули с того света. – Сеньор Фернандес радостно тряс руку американцу.
– Значит, начнем. Итак, – американец начал ходить по камере вперед-назад, – вас зовут? – обратился он к Рождественскому.
– Карл Свенссон, – слабым голосом, одними губами проговорил Виталий.
Как и на предыдущих допросах, капитан-командер американской флотской разведки ничего не смог добиться от российского резидента. После полуторачасового безрезультатного допроса Виталия оставили в одиночной камере, а мистер Грин и сеньор Фернандес поднялись в кабинет начальника тюрьмы.
– Надо выпить. Да-а, твердый парень, – сказал Генри.
– Так. И били, и глумились над ним, – удивлялся сеньор Фернандес. – А он пришел в себя и хоть бы что. Я склонен думать, что это молитва святого отца так подействовала. Не только вернула ему силы, но и сделала его крепче духом.
– Вы так думаете? – с иронией произнес мистер Грин.
Начальник тюрьмы достал из стола восемнадцатилетней выдержки виски «Джонни Уолкер Платинум лейбл», разлил по большим четырехгранным стаканам.
– Прошу. Не каждый день увидишь такое.
Американец, ни слова не говоря, залпом выпил.
Задумавшись о вечном, выпил свое виски и сеньор Фернандес.
– Да бросьте. Бог тут ни при чем. – Мистер Грин прервал затянувшуюся паузу. Щеки американца порозовели: отличный виски приятной теплотой растекался по жилам, бодрил, поднимал настроение. – Это определенная закалка и воспитание характера. Ну а если он так себя хорошо чувствует, отправьте его назад, в барак. И пускай его филиппинские друзья подружатся с ним еще теснее.
– Понятно, – усмехнулся сеньор Фернандес.
– Только пускай посильнее надавят на психику. Подойдут к этой проблеме, как говорится, с моральной стороны. А физическое воздействие лучше применять точечно и без особых последствий для его здоровья, – рассуждал американец. – Скоро мы с ним встретимся снова. Сеньор Фернандес, я могу денек погостить у вас и подождать прибытия Алонсо? Сегодня-завтра он должен подъехать и кое-что мне привезти. Новое слово в военной фармакологии.
– В чем? – поинтересовался начальник тюрьмы.
– Да так… Скоро увидите. Ну что, я могу приятно отдохнуть в той комнатке в вашем особнячке с прекрасным видом на море? Знаете, люблю смотреть на чаек – совсем иная цивилизация, и тоже есть группы сильных и группы слабых. Кто-то стойкий, кто-то затюканный. Посмотрю на птичью суету, подумаю о людях… О нашем безумном мире.
– Конечно-конечно, – быстро согласился начальник тюрьмы.
Сеньор Фернандес по внутреннему телефону вызвал начальника охраны к себе в кабинет. Тот явился буквально через минуту.
