IX
На второй день своего пребывания в 16-м отряде я совершил косяк. После обеда, поздно, я увидел, как два отрядных спортсмена, раздевшись до пояса, открыли замок на ящике со спортивным инвентарем и стали качаться. Я подошел к ним и постепенно завладел частью их инвентаря. Экспроприировал на некоторое время гантели, покачал бицепсы и до того расслабился, что снял куртку и кепи. Мне сразу стало хорошо. В нежном возрасте 15 лет я купил себе на сбереженные деньги первые гантели и с тех пор пыхтел с гантелями в различных странах мира. Они сообщали мне хорошее настроение, а мерное дыхание восстанавливало мне самочувствие и психику. И теперь в локалке 16-го мне стало хорошо. Хотя в том месте, где мы занимались, асфальт был частично так раздолбан, что образовался лысый пыльный мини-пляж.
Позднее освободилась штанга. Я обменялся несколькими ремарками по поводу штанговых блинов с атлетами, отвинтил несколько блинов и занялся поднятием штанги. Когда я ее опустил, ко мне подошел осужденный с резкими чертами лица и определенной яростью во взоре, по фамилии Степанов, и сказал:
— Можно тебя на минуту, старый?
Он был хорошо одет, что свидетельствовало о его принадлежности к активу или к козлам.
Старыми зовут за решеткой всех, у кого есть седые волосы. Поэтому я не расстроился. Мы отошли чуть дальше от основного ядра осужденных к красной линии. В этом месте Степанов стал менее добрым.
— Кто тебе разрешил взять снаряды? — насел он на меня.
— Я их не брал, — сказал я. — Пацаны начали тренироваться, а я к ним присоединился.
— Пацаны — ночные дежурные, им можно, — сказал Степанов, все более злясь. — А тебе нельзя, у тебя нет разрешения.
— В тринадцатом отряде никакого разрешения не требовалось. Час можно заниматься спортом, если осужденный не занят на работах.
— Ты уже не в тринадцатом, а в шестнадцатом. Здесь свои порядки. Что ты там на воле известный человек, нам положить. Еще раз возьмешь инвентарь в руки, поедешь в карцер.
— А ты что, начальство? — спросил я.
— Я был завхозом отряда еще неделю назад, — злобно сказал он. — Я освобождаюсь. Но если ты подойдешь к снарядам без разрешения… — он остановился. — Не путай нам здесь карты… У нас награждают разрешением пользоваться спортинвентарем. Ты что, не видел, как на тебя другие зэки смотрели, когда ты за инвентарь взялся? Они смотрели, что кто это такой? Вчера появился. Он что, бугор, бригадир, завхоз, ночной дежурный?
— Я все понял, — сказал я.
А сам подумал, что запишусь к капитану Евстафьеву, к киндер-сюрпризу, и получу у него разрешение заниматься со спортинвентарем. В обмен на какие-нибудь услуги.
* * *
Этот Степанов был та еще бешеная собака. Мне про него зэки много нарассказали. Назавтра после случая со спортинвентарем меня вызвали к завхозу. Я в это время сидел в ПВО, где этапники вытирали руками пыль и мыли полы, а я писал протокол собрания дублеров секции культурного отдыха. Лешка Лещ, высокий крепкий парень с голосом сержанта, да он, собственно, и был армейским сержантом, научил меня, как переписывать со старых протоколов, делать новые. Как повсюду в России практиковались ложь и туфта, так и в 16-м отряде 13-й колонии УИН. Мы должны были вести целых двенадцать журналов, по количеству секций. И еще один журнал дублеров председателей секций. Я сидел в ближнем правом углу от входа, на подоконниках растения, впереди выключенный телевизор. Запах пыли. Рычание чернявого бригадира этапников, влетавшего время от времени в ПВО. «Выступил з/к Семенов А. В. с предложением…» — выводил я. В это время меня позвали к завхозу.
В комнате завхоза все так же толпилось множество лишних осужденных. Они открывали и закрывали свои баулы, шумели, ссорились. Кто-то просил нитку с иголкой. Горбунок, завхоз, встал из-за стола и потребовал, чтоб все вышли.
— Тут один человек хочет с тобой поговорить, — сказал он, смотря в сторону.
В это время вошел этот Степанов. А завхоз вышел.
— Садись, — сказал Степанов. — Дело есть. Чаю хочешь?
— Не откажусь. — Сам я подумал, что сейчас, возможно, меня отмудохают.
Степанов встал и включил электрочайник на подоконнике…
— Я тут о тебе разузнал. Ты, получается, важный человек.
— Да, — сказал я. — Статьи мне предъявляли серьезные. Правда, доказать не сумели.
— Нам тут, — сказал он раздраженно, — без разницы, что ты важный. У нас тут воры в законе плакали…
Я знал, что он врет. В 13-ю колонию воров в законе никогда не отправляют, чтоб они не подрывали красную зону. Их вообще вывозят за светофор.
— Не веди себя высокомерно, пожалеешь. У нас есть много способов поставить тебя на место.
— Я не веду себя высокомерно, — сказал я. — Я просто не знаю некоторых особенностей колонии и шестнадцатого отряда, потому что я в колонии первый раз. Вот о тюрьмах я много знаю, а в колонии первый раз.
— Тут таких людей ставили на место, — продолжал он.
Я вдруг понял, что это не его дурной характер является причиной его мне угроз. Но он пришел меня попугать от имени администрации. Его послали. Они не хотят пугать меня сами. Послали этого урода. Я успел узнать от зэков, что за шесть месяцев его пребывания на посту завхоза он успел развалить отряд. Что беспредельничал, обирал зэков, искалечил нескольких. Его отстранили, а до освобождения ему еще далеко, восемь месяцев.
— Напиши, что ты будешь вести себя тихо и подчиняться правилам, — внезапно заявил он.
— Глупо, — сказал я. — Чего писать. Мы находимся в месте заключения, где исполняется наказание надо мной. Как будто я тут волю имею! Я не имею.
— Подумай, — сказал он, видимо, уже не уверенный в своей отсебятине.
А это точно была его отсебятина, вряд ли требование администрации. Еще я подумал, что, конечно, ничего писать не надо, а то они потом выставят меня так, как будто я подписку какую давал. «Успокойся, — посоветовал я себе, — успокойся».
— Слушай, — сказал я ему, — я ожидал, что мне дадут четырнадцать или двенадцать лет. Получил четыре. Залупаться и выебываться мне смысла нет. Я хочу и буду сидеть тихо, чтоб выйти по УДО. Я уже полсрока отсидел и в теории могу выйти уже сейчас. В моих интересах не ссориться с администрацией.
— Так что ты тут агитацию не разводи, — сказал он. — Живо в карцер уедешь, и прощай УДО.
— Во, — поддержал его я, — именно, я не хочу уехать в карцер, а хочу сидеть тихо и выйти. У меня дел на воле накопилось.
Затем он неожиданно дал мне несколько горстей конфет, и я набил ими карманы. Он сказал, что ему дачка пришла, но, вероятнее всего, он просто отобрал конфеты у зэков.
— Мы друг друга поняли? — сказал он мне у двери.
— Ну да.
— Сиди тихо.
