Ответил заместитель комдива:
– На связи!
– Где Питон?
– У начальства. Что у вас произошло? Мы слышали взрывы, стрельбу…
Пришлось докладывать обстановку заместителю командира соединения. Тот приказал ждать дополнительной команды, так как сам принять решение не может. Голубятников взорвался:
– А что вы можете? Планы рисовать да людей на гибель посылать? Но мы еще разберемся с этим.
– Лидер! Не забывайтесь! – воскликнул заместитель комдива.
– Да шел бы ты! Как объявится генерал, пусть связывается со мной.
– Это он решит сам, без подсказок.
– Или я буду решать, что делать, без ваших очень «ценных указаний». Все!
Голубятников бросил гарнитуру связисту. Присел на стул салона командно-штабной машины. Затем резко поднялся, вышел на улицу.
К нему подошел командир разведроты:
– Товарищ подполковник, тут с привокзальной площади вышел капитан-пехотинец, с ним трое бойцов.
– Где капитан?
– За «Сорокой»!
– Давай его сюда!
Телинский подвел до предела уставшего, в рваном, грязном, местами окровавленном обмундировании офицера.
– Кто вы? – спросил Голубятников.
– Начальник штаба одного из батальонов, что чеченцы уничтожили у вокзала, капитан Тихомиров. Со мной три солдата из разных подразделений.
– У тебя кровь на бушлате, ты ранен?
– Это не моя кровь. Я не ранен, солдаты тоже.
– Какова обстановка в районе вокзала?
Капитан взглянул на Голубятникова безумным взглядом:
– Какая обстановка? Там, подполковник, п…ц! Полный п…ц. Не ходите туда. Спасать уже некого. Более суток мы дрались, и это после того, как боевики почти сразу сожгли из гранатометов большинство боевой техники. Но мы дрались. Нам никто не помог. Никто. А сейчас поздно.
Он неожиданно схватил Голубятникова за отворот утепленного камуфляжа:
– Где ты раньше был, комбат?! Почему не помог?!
– Успокойся!
Капитан как взорвался, так и сник. Отпустил куртку:
– Я спокоен, комбат! Как никогда спокоен. Но ты туда не ходи, там п…ц! Слышишь… Ад там, подполковник! Не губи своих ребят. Уходить надо из Грозного, уходить, или все ляжем здесь.
Голубятников кивнул Телинскому:
– Отведи его в КШМ, пусть медики приведут в чувство.
– Да у него, похоже, крышу снесло…
– Значит, надо поставить ее на место. И солдат не забудь.
Телинский увел выживших. А к комбату подбежал солдат разведроты, доложил:
– Товарищ подполковник, от вокзала по рельсам в нашу сторону движутся две БМП-2.
– БМП?
– Так точно!
– Идем, покажешь!
– Здесь недалеко.
Голубятников вышел к разрушенной будке, откуда и без бинокля разглядел эти две медленно движущиеся по рельсам боевые машины пехоты. На броне по двадцать, не меньше, солдат.
Комбат вышел навстречу.
БМП остановились. Голубятников увидел, что на броне машин в живых с десяток бойцов, остальные трупы. Солдаты не бросили товарищей, павших в бою, и отходили вместе с ними. С моторного отсека на полотно сполз старший лейтенант. Ноги его были перебинтованы, он заметно хромал. Но подошел к Голубятникову, представился:
– Командир взвода лейтенант Петрушин. Вывожу последних оставшихся в живых солдат двух батальонов мотострелковой бригады. Больше там никого живых нет. Не ходите туда, товарищ подполковник, там боевиков немерено, там смерть.
– Я понял тебя, лейтенант. На местности ориентируешься?
– Более-менее.
– Как выйти в парк Ленина, знаешь?
– Найду дорогу!
– Следуй туда. В парке медики, они помогут вам.
– Кому еще можно помочь…
Голубятников помог офицеру подняться на броню головной БМП, и траурная колонна продолжила путь к парку.
Комбат вернулся в КШМ. И тут же связист доложил:
– Генерал на связи, товарищ подполковник.
Выдохнув воздух, комбат принял гарнитуру, ответил:
– Я – Лидер!
– Лидер, я – Питон! Доложи обстановку!
Голубятников, стараясь сдерживать себя, переспросил:
– Обстановку? Что ж, слушайте, генерал! В ходе выполнения боевой задачи на технике по вашему приказу в тумане часть колонны ушла на проспект. У Дома печати…
Докладывал Голубятников медленно, не упуская ни малейшей подробности. Завершая доклад, выкрикнул:
– Вот цена вашего упрямства, генерал! Я же просил разрешения идти пешком?! Нет, вы запретили. В результате я потерял…
Генерал тоже повысил голос:
– Ты не кричи, комбат! Сам виноват, что колонна разделилась. Сам и ответишь за гибель солдат.
– Отвечу, после того как ответите вы!
– Прекрати! Всем вернуться в парк! Повторяю приказ, всем вернуться в парк!
– Не забудьте выставить охранение!
– Задача ясна?
– Да пошел ты…
Последнюю фразу Голубятников бросил, уже передавая гарнитуру радиостанции связисту. Возможно, комдив слышал ее, возможно, нет, но впоследствии не вспоминал об этом.
К 21.00 обе колонны батальона вернулись на исходные позиции в парк имени Ленина.
Голубятников тут же прошел в штабную палатку дивизии. Вошел без разрешения, встал у стола, за которым, опустив голову, сидел комдив. Генерал взглянул на комбата, спросил:
– Каковы потери, подполковник?
Святослав ответил:
– Тринадцать человек убитыми, семь ранеными, сожжены две «Нонны», подбиты две БМД. Этих потерь могло бы и не быть, а батальон уже занял бы плацдарм у вокзала, если бы не ваше упрямство, генерал.
– Ты слова-то подбирай! – От былого гонора комдива не осталось и следа. – Все же со старшим по должности и званию разговариваешь!
– Мне извиниться? Этого не будет.
– Ладно, давай оставим эмоции; что произошло, то произошло, время назад не вернешь, как и погибших не воскресишь. Согласен, я допустил ошибку. Но и надо мной есть начальство. И я, как ты, выполняю приказы. В общем, прекратим разборки. Как бы то ни было, а задачу нам придется выполнять по-любому. Посему приказываю в 1.00 вновь начать выдвижение к вокзалу с целью захвата плацдарма.
– Значит, задача остается прежней?
– Да, подполковник, прежней!
– Я понял. Но теперь все решения, касающиеся действий подчиненного мне батальона, я буду принимать сам. Можете снимать меня, отдавать под трибунал, но только после того, как я захвачу этот долбаный плацдарм.
