И на чудо только последний дурак тут может рассчитывать. Какое еще чудо! Новое легкое, что ли, отрастет вместо старого? Вряд ли. Значит, остается операция – «верхнюю долю» у него отчекрыжат, рука повиснет, как у тех несчастных в бане. И станет Владик инвалидом до конца своих дней… Нет, спасибо, этого не надо. Мало пожил? Ну, тут как посмотреть: люди умирают и в младенчестве и на войне молодые ложатся тысячами и миллионами. В конце концов, жизнь измеряется не только количеством годов. Можно и до ста лет дожить, и до ста двадцати, это иногда случается, а какой кому от этого прок, кроме всеобщего изумления? Хотелось, конечно, до шестидесяти с хвостиком дотянуть, до двухтысячного, перебраться через три юбилейных нуля и поглядеть, как там – в третьем тысячелетии. Не получается… Конечная остановка, поезд дальше не пойдет. Приехали. И не в Москву же возвращаться умирать, домой, к плаксивой эпистолярной Тане. А чем здесь хуже, в горах, если разобраться? Даже лучше: красиво и небо совсем рядом. Надо только решить, срок себе назначить и уйти повыше, на перевал – там солнце палит, ультрафиолет свое дело сделает за один день. И конец. И не мучиться, с плёвкой не ходить в кармане. Решить – и все! И это будет правильно.
Как то ни странно, но вопросы, не имеющие ни малейшего касательства к окружающей полезной жизни, посещают иногда рядовых людей, из которых, как на подбор, составлено население нашей планеты. И пусть даже эти грубошерстные люди состоят в офицерских, как полковник Шумяков, чинах – дело ничуть не меняется. Бесполезные вопросы, как крылатые цветочные семена, дуновением ветра заносит ненароком на каменистую почву среднестатистической человеческой души – и они проклевываются там красивой зеленой стрелкой, причиняя своему созидателю либо болезненное беспокойство, либо, напротив, мечтательное успокоение.
Поезд все глубже втягивался в ущелья Кавказских гор, равнинная Россия осталась далеко за горизонтом, а полковник Шумяков, глядя через окно своего купе на утесы да обрывы, все никак не мог очистить память от того разговора, что вел подозрительный писатель в пивном баре «Яма» накануне отъезда. И вовсе не Бог, на существовании которого настаивал лауреат, досаждал Шумякову – с Богом полковник разобрался раз и навсегда, а вот это, как бы вскользь оброненное: «Стрелки ко времени подходят как к корове седло, потому что времени вообще – нет! Не существует! Это нам только кажется!»
Как же «нет», когда вообще-то есть! – думал и гадал полковник Шумяков, приближаясь к месту своего назначения, районному центру Эпчик. Но и сучий этот писатель, лауреат, кое в чем прав: если, например, спишь, то время быстрей проходит, чем если сидишь на работе. И поэтому нельзя мерить, предположим, стрелками рабочее время и сонное. Или можно еще по-другому посмотреть: в той же пивной, за разговорами, просидели часа три, а кажется, всего минут пять проскочило! Ну, десять…
Полковника Шумякова, задумавшегося над прихотливым ходом времени, в горном Эпчике терпеливо поджидал капитан Андрей Зворыкин. В коридоре райотдела КГБ, застланном по всей длине ковровой дорожкой, царила дремотная тишина: государственной безопасности в районе ничто не угрожало, офицеры скучали и играли в домино. К абреку Мусе, бегающему с мешком по горам, все уже привыкли, он стал как бы частью пейзажа. Что же до сброса вождя в пропасть, то это дело повисло на Зворыкине, пусть он и беспокоится. Коллегам капитана сброс представлялся незначительным происшествием, не выходящим из ряда вон. Вот если б горцы контрреволюционные листовки стали писать или устроили антисоветское сборище – это другое дело. Но такие страшные преступления и в голову никому не могли прийти. А с подпольной организацией в туберкулезном притоне капитан Зворыкин решил разобраться самолично и, рассчитывая на единоличное же поощрение от начальства, никого из сослуживцев в эту историю не посвящал.
Меж тем оперативные усилия капитана принесли свои плоды, и папка «Дело № 4781-К» заметно располнела и раздалась. История старого Мусы не обросла новыми подробностями, да и откуда бы им взяться: абрек бегал по горам как серый волк, его никто из заслуживающих доверия людей в глаза не видал. За долгие годы странствий он превратился из живого гражданина в летучую легенду, в миф этого края – какие уж тут подробности! Зато в секретную папку стопкой легли истории болезней фигурантов дела о туберкулезном подполье, густо сдобренные донесениями осведомителя Лобова по кличке Хобот, внедренного в самое логово заговорщиков. Кроме того, несомненную следственную ценность представляли собой показания ответственного руководителя санатория «Самшитовая роща» кандидата медицинских наук и члена бюро эпчинского райкома партии Реваза Бубуева. Капитан Зворыкин бывал в гостях у доктора Бубуева в его особнячке не раз и не два и сохранил об этих ночных застольях самые приятные воспоминания.
В последний раз народ в особнячке собрался отборный – человек десять мужиков из районного руководства второго звена. Если б не знать точно, никто и не догадался бы, что компания гуляет в заразном туберкулезном лесу: дом директора стоял на отшибе, чахоточных туда не подпускали близко, да и нечего им там было делать. Харч подавали царский, а о водке и говорить нечего: не местный сучок, а амброзия московского разлива. Хозяин постарался на славу, обо всем подумал: к полуночи появились и девушки. Оглядчивый Зворыкин, дороживший своим здоровьем, поинтересовался: «Откуда девушки?» – и ответ получил удовлетворительный: с турбазы. Это было правдоподобно, это было хорошо.
Знакомство Андрея Зворыкина с девушкой по имени Мара развивалось бурно. Плоская как вобла Мара оказалась молдаванкой из города Бельцы, с подмесом цыганской крови, и это последнее обстоятельство почему-то развеселило и обрадовало капитана. Цыганка, это ж надо! Никто из сослуживцев Зворыкина знакомства с цыганками никогда не водил. Уже под утро, лежа рядышком со своей неожиданной подругой на кочках просиженного дивана, в чуланчике, приспособленном под комнату для гостей, Зворыкин предположил с опаской, что эта тощая Мара никакая не туристка из Бельц, а туберкулезная из хозяйства гостеприимного доктора Бубуева. Но притомившаяся Мара мирно похрапывала через свой горбатый цыганский нос, и усомнившийся было капитан, вздохнув, отогнал тревожные мысли.
Наутро, поправившись после вчерашнего, гости разъехались по домам, и только месяц спустя, оформляя должным образом папку «Дело № 4781-К» о сбросе вождя в пропасть и о причастности к этому преступлению антисоветской туберкулезной группы, капитан Зворыкин вспомнил о застольной шутке доктора Реваза Бубуева. А шутка эта, встреченная дружным смехом гостей, состояла в том, что поднадзорные доктора решили организовать в санатории подпольный профсоюз туберкулезников. Идея действительно была столь же смехотворна, как если б профсоюз решили организовать заключенные на зоне – домушники или щипачи. Но, перебирая оперативные сводки в папке, капитан увидел тот приятный вечер как на картине – и следственное озарение его посетило: пунктир следов вел в туберкулезное логово, в подпольную организацию. И донесение добровольного помощника Лобова с места событий укрепляло предположение следователя.
Не откладывая дела в долгий ящик, озаренный Зворыкин для начала потребовал от Бубуева обстоятельный отчет в письменной форме. Бубуев тоже медлить не стал и сообщил, что знал. А знал он немного. Источником его информации была, наряду с другими больными, которых он всех добросовестно перечислил, приезжая из Молдавии Мара (добежав глазами до этого имени, Зворыкин задержал дыхание и по-снайперски напряг зрение) по фамилии Трахтенберг. Мара Трахтенберг! Вот это да! Такая цыганка, что хоть в табор отдавай! При всей скудости знаний о бродячем веселом племени Зворыкин был убежден, что цыганка по фамилии Трахтенберг не может существовать в природе. Удар получился чувствительным, включая и то, что, как следовало из приложенной Бубуевым истории болезни, эта самая Мара, страдающая хронической формой туберкулеза, успешно прошла курс профилактического лечения и отбыла в родные Бельцы. Ну Бубуев, ну член партбюро! Подвел проклятый чучмек капитана Зворыкина под карусель. Теперь понятно, почему липовая цыганка оказалась такая тощая и костлявая: доска да два соска. Все туберкулезные, черт их подери совсем, такие тощие по болезни. Успешно прошла курс лечения, это ж кому в голову взбредет! Успешно или безуспешно, а капитану надо бежать проверяться на туберкулез. Дай Бог, чтоб пронесло, – а вдруг подцепил! Очень даже может быть, что и подцепил, не в планетарии же устроили гулянку, а в самой что ни на есть берлоге неизлечимой болезни.
