И прошел день над разноцветными, как в глазке калейдоскопа, Джуйскими озерами. Большую часть дня Влад Гордин провалялся на своем мешке, поднимаясь лишь для того, чтобы похлебать озерной воды: после вчерашнего пьянства жажда его мучила. Полузабытье овладело его сознанием, мир вокруг себя он видел размытым, и это ему нравилось: смутная картина нигде не задерживала его взгляд и не останавливала внимания ни на чем. Да и собственные его чувства, скрытые в глубине то ли души, то ли неба, натянутого без единой морщинки над головой, были сглажены, и он испытывал странную благодарность к тому, кто это все так сегодня устроил. То, что должно было случиться ночью, словно бы уже наступило и произошло, Влад терпеливо искал в расширившемся до бесконечности поле зрения новые, незнакомые ему очертания, но не находил. Он ни о чем не сожалел и не желал оглядываться назад. Даже чувство вины перед той обманутой женщиной, родившей на свет незваного ребенка, заметно померкло: обманутая осталась далеко позади, в другом мире, на другом свете. Бог с ней…
Ветерок угомонился, и комары нагрянули, как из прорехи. Влад, размахивая руками, сначала отгонял их, а потом бросил: что за разница, с каким лицом – бугристым от укусов этих тварей или гладким – переберется он через последнюю границу! Но оборонительные резкие взмахи и отвратительный писк насекомых вывели его из состояния приятного отчуждения. Немного раздраженный переменой настроения, он повернулся со спины на бок и подложил сведенные ладони под щеку. Назойливо зудели комары. Почти вплотную подошла лошадь с порожней торбой на шее и глядела. Можно было догадаться, что она хочет в обжитое стойло, домой. Это близкое присутствие стреноженной лошади, такое земное, было некстати и выбивалось из ряда, и Влад досадливо пожалел животное: оно-то тут при чем! Однако подниматься и распутывать лошади ноги даже и не подумал.
Вместе с темнотой пришло забытье, вязкое, как мед. В душистой темноте, совсем вблизи – рукой подать – Влад Гордин вначале уверенно почувствовал, а потом, не поворачивая головы, и увидел путника – рослого пришельца, праздно сидевшего на камне, неизвестно откуда здесь взявшемся. Пришелец молчал, горбя плечи. До Влада, казалось, ему не было никакого дела.
Третий сон Влада Гордина – Я сплю? – спросил Влад. – Или меня нет?
– Спишь, спишь, Влад, – сказал неподвижно сидевший на камне. – Ночь – ты и спишь.
– А вас как зовут? – спросил Влад, почему-то уверенный, что разговор только завязывается и непременно будет иметь продолжение. – Вы кто?
– Час, – охотно ответил Неподвижный. – Твой час. Ты ведь меня звал, вот я и пришел… Лежи-лежи. Не вставай.
– Я вас давно жду, – сказал Влад, испытывая к Путнику чувство теплое, почти родственное.
– Давно, говоришь? – переспросил Путник, повернув к Владу узкое лицо, на котором в подбровных впадинах светились молодые глаза. – Что значит – «давно»? Объясни!
– Ну, может, дней пять, – предположил Влад без особой, впрочем, уверенности. – Или неделю.
– Может, всю жизнь? – поинтересовался Путник. – Это тоже давно?
– Я не знаю… – доверчиво признался Влад.
– Тогда, значит, мы говорим о разных вещах, – сказал Путник, поворачиваясь к Владу всем своим плавным корпусом. – Жизнь бывает долгая или короткая. Чем старше становится человек, тем короче ему представляется его жизнь – и прожитая, и оставшаяся. А в молодые годы, вот как у тебя, каждый год жизни кажется долгим и медленным, медлительным, и хочется поторопить время, чтобы заглянуть, что там – впереди.
– Значит, – спросил Влад, – «давно» тут никак не подходит?
– Никак, – подтвердил Путник. – Давно – это не «от» и «до», это куда шире. Попробуй, измерь – ничего у тебя не получится!
– А жизнь – моя, например – короткая? – с опаской осведомился Влад.
– С воробьиный носок, – убежденно сказал Путник.
– А ваша? – тихонько спросил Влад, жарко желая узнать ответ и в то же время надеясь, что ночной собеседник не расслышит вопрос, звучавший дерзко. Но сидевший на камне расслышал.
– А вот я, можно сказать, появился давно, – ответил Путник. – Но зачем тебе это?
– Да так… – промямлил в ответ Влад, мучительно пытаясь определить, спит ли он, или этот Путник явился к нему наяву. – А вы за мной пришли?
– К тебе. – Путник выпростал руку из-под накидки, в которую кутался, и направил ее в сторону Влада, выставив указательный палец стволом.
– Ну, это-то все равно, – заметил Влад.
– Нет, – снова убирая руку, сказал Путник, – не все равно. Ты решил и назначил себе приход смерти на эту ночь. Неосмотрительное, молодой человек, решение! Назначив и решив, ты вторгся в чужую область. Там на счетах с абрикосовыми косточками щелкают совсем другие пальцы – не твои.
– Я и не говорю… – то ли пробормотал, то ли подумал Влад. – Просто я знаю, чувствую. Вот поэтому…
– Ты решил, – с вежливой улыбкой повторил Путник, – ты знаешь… Ничего ты не знаешь, потому что твое знание не распространяется дальше сегодняшнего дня. Подумай сам!
– Но тогда во всем мире никто ничего не знает, – вяло возразил Влад Гордин. – Ни Галилей, ни Эйнштейн, ни даже Иисус Христос.
– Знания линяют, – не отвлекся на возражение ночной визитер, – а чувства выветриваются. Ты гадаешь, испытываешь будущее, которое еще не наступило и не стало прошедшим. Может, ты угадал, а может, ошибаешься. Все может случиться в будущем, которым человек не владеет ни на шаг.
– Чем же он тогда владеет? – спросил Влад.
– Прошлым, – ответил Путник. – Только прошлым, больше ничем. В прошлом ты можешь двигать фишки, как тебе вздумается, по своему разумению и для собственного удовольствия. Прошлое – твой дом, там ты хозяин!
– Но тогда все нарушится! – возмутился Влад. – Ведь если что-то уже произошло – так навсегда.
– А чему мешают такие перестановки? – Путник вновь высвободил руку, теперь его палец был нацелен вверх, в темное небо. – Что они могут изменить? А словом «навсегда» пользуются только дураки: люди знать не знают, что случится в будущем через час-другой. Некоторые еще говорят – «навечно». Просто уши вянут слушать!
– А настоящее? – еле шевеля губами, спросил Влад.
– А настоящее, – сказал Путник, – это пограничная линия, шов между прошлым и будущим. Тропа шириной в ладонь. Справа обрыв, слева стена. Вот и танцуй как умеешь.
Влад вгляделся и увидел невдалеке памирскую тропу, лошадь на тропе и себя в седле той лошади. Справа голубела пропасть с рекою на далеком дне, слева отвесно уходила вверх каменная стена, исчерченная трещинами. Лошадь, потерявшая подкову с задней правой ноги, прижимала уши от страха и ступала сторожко. На коротком спуске она, не споткнувшись, рывком вытянула шею, накренилась и ушла в обрыв. Влад успел выдернуть ноги из стремян и, уже падая, переваливаясь через край тропы, намертво вцепился в искривленный обломок арчи, вгрызшейся корнями в каменистую землю. Лошадь ушла, Влад остался. Он запомнил обрушившуюся на него мертвую тишину, темную синеву неба над головой и время, растянувшееся, как резиновая нить. Потом он ползком выбрался на тропу, поднялся на ноги, и мир вернулся к прежнему состоянию.
