– Фамилии назовете? – спросил Ванзаров отчаянно бодро. И был наказан. Лебедев выразился столь прямо и резко, что не всякое ухо выдержит. Подхватив чемоданчик, криминалист удалился, предоставив делать с местом преступления что и кому вздумается. Он не желал больше иметь с этим ничего общего. И так уж задержался в Царском Селе.
Подобная сцена могла сбить с толку и не такого крепкого чиновника полиции.
– А нам-то что делать? – спросил Скабичевский, глядя в растерянности, как исчезает на Гатчинской дороге единственный человек, который мог подписать протокол осмотра места преступления. – Как дело-то заводить?
– Дело подождет, – ответил Ванзаров. – Закрывайте окна и двери, здесь закончили.
– Поедем в участок?
– Навестим любимых учеников почившего гения.
– А как же убитый?
Ванзаров точно знал: самое мрачное настроение не помешает Лебедеву пинками заставить участковых вывезти мертвое тело и опечатать дом.
– Могу предположить, что господин Федоров ничего путного уже не расскажет, – ответил он. – А потому не будем тратить на него время.
44
Утро господина Плеске началось не блестяще. Ночью он спал плохо, часто вставал, гулял по кабинету и не мог отделаться от тревожных мыслей, которые вертелись в голове и нашептывали всякую ерунду. Логические построения ломались друг о дружку с треском, ничего толкового не складывалось. Плеске не желал признаться себе, что именно его тревожит. Виной всему было отсутствие новостей из Царского Села. По его прикидкам, Чердынцев должен был прислать сообщение к обеду, а если не к обеду, то к концу присутственного дня – непременно. Уходя под вечер из банка, Плеске оставил распоряжение дежурному чиновнику: любое сообщение от Чердынцева сразу отправлять к нему на квартиру. В любое время суток.
Вечер закончился, а новостей так и не было. Плеске заставил себя лечь, ожидая в любую минуту звонок в дверь. Нарушить его покой курьеры не спешили. Незаметно он задремал и провалился в тревожный, чуткий сон. Спал он недолго. Показалось, что звенит колокольчик. Плеске вскочил с постели, сердце билось, в ушах грохотало, но в доме было тихо. Ему послышалось. Так хотелось, чтобы раздался звонок, что нервы сами его придумали. Предаться подушке было выше его сил. Плеске занял себя размышлениями. Он стал представлять, что могло случиться такого, чтобы исполнительный Чердынцев не отправил сообщения. Самый простой вариант: тому не удалось ничего разузнать – показался наименее вероятным. Чердынцев слишком энергичен и амбициозен, чтобы даром тратить время. Это его родной город, и он всех там знает. К тому же источник золота ему известен. Следовало найти правильный подход. Так что же могло помешать?
Сразу напрашивался менее радостный вывод: в игру вступили новые серьезные силы. Наличие в Царском Селе сотрудников Департамента полиции и столичного сыска теперь казалось Плеске чрезвычайно подозрительным. А если они вычислили Чердынцева, что тогда? Но если и так, не могли же они засадить его в каталажку или… Плеске даже в мыслях отказался произнести страшное слово. Не хватало еще, чтобы его чиновники гибли при исполнении обязанностей. Кто реформу продвигать будет?!
А если в Царском нет никакого источника золота и в столичные магазины его привозили подставные лица? Но это совсем нелепо. Чердынцев умный и наблюдательный юноша, он бы сразу распознал фальшивку и немедленно сообщил. Он бы не стал скрывать, что информация оказалась ложной.
В таком случае остается только одно: Чердынцев что-то нащупал и пытается изо всех сил прорваться к самой сути дела. Возможно, ему приходится преодолевать сопротивление. Возможно, все оказалось не так просто, как он представлял. В любом случае обязан был найти минутку, чтобы послать сообщение. Опять никакой логики… Плеске измучился в борьбе с противоречиями и заснул, когда короткая белая ночь за окном уступила место рассвету.
На службу управляющий явился в самом скверном расположении духа. Испортить его не могла даже Садовая улица. Хуже всего – среди утренней почты не оказалось вестей из Царского. Это уже совсем никуда не годилось. Плеске отменил утренний доклад и занялся самым ненавистным ему делом: бессмысленным смотрением в окно. На столе дожидались срочные бумаги, посетители томились в приемной, но у него не было сил приняться за дела. В голове вертелась одна мысль: что случилось? За ней следовала другая: во что это может вылиться лично для него? Какая ситуация могла скрываться под словом «это», Плеске был не в состоянии угадать.
Пробило без четверти десять. В дверь постучали, вошел секретарь с телеграммой. Плеске настолько хорошо умел владеть собой, что ровным тоном приказал положить телеграмму на стол. Стоило секретарю удалиться, он бросился к телеграмме, разорвал склейку и пробежал глазами по коряво наклеенным словам. Можно было ожидать всего чего угодно, но только не подобного сообщения. Чердынцев доносил:
«источник убит ТЧК зверское преступление ТЧК нити оборваны ТЧК золото в городе ЗПТ пробиться не могу ТЧК убита Нольде ЗПТ золото у нее было ТЧК зарезали насмерть ТЧК полиция держит меня под домашним арестом ТЧК подозревают в убийстве Федорова ТЧК ни в чем не виновен ТЧК прошу помощи ЗПТ поддержки ЗПТ веры в мои силы ТЧК не подведу ТЧК не отступлю ТЧК жду ответа срочно ТЧК чердынцев».
Подобная телеграмма могла иметь только два объяснения: Чердынцев с утра мертвецки пьян или сошел с ума. Второе было куда вероятнее. Из личного дела Плеске помнил, что юный чиновник в употреблении спиртного не замечен. Значит, внезапное помрачнение рассудка. Что же привело его ясный и четко организованный ум в такое смятение? Как он мог позволить себе отправить подобные сведения в открытой телеграмме? В какое положение он поставил начальника?
И тут перед Плеске открылась правда. Была она неказиста, что является свойством правды, малоприятна, но совершенно неизбежна. Ответ был прост: Чердынцева взяли в оборот господа из полиции, хорошенько обработали, и теперь он пляшет под их дудку. А это значит, что над самим господином Плеске нависла нешуточная угроза. Когда мелкие сотрудники полиции позволяют себе вольности, значит, им дана команда сверху. А это уже совсем другая ситуация. Тут надо принимать экстренные меры.
Плеске вызвал секретаря и приказал издать срочный циркуляр по банку, настолько срочный, что поставить его позавчерашним числом. Секретарь вышел, чтобы составить бумагу, но тут же вернулся: пришла новая телеграмма от Чердынцева.
45
Лизочка не знала, что и подумать. Ее драгоценный Миша, еще вчера такой обходительный и ласковый, такой заботливый и послушный, переменился за одну ночь. Как будто слезла с него человечья кожа, а из-под нее пробилась волчья шерсть. И клыки страшные вылезли. Перемена была столь разительна, что стал мерещиться оборотень. До таких суеверий красавицы чрезвычайно падки. Им проще поверить, что близкий человек – заколдованное чудовище, чем взглянуть правде в глаза. Стоит барышням столкнуться с явлением, необъяснимым опытом жизни, как они сразу видят в нем проявления колдовства. В этот раз ничего другого Лизочке не оставалось.
