– Да что же он медлит… – пробормотал Чердынцев. Как мог начальник в такой критический момент заниматься другими делами? Ему была обещана помощь по первому зову. А помощь Чердынцеву сейчас требовалась. Необходимо, чтобы Плеске связался с Департаментом полиции и добился отмены его домашнего ареста. Это же очевидно! Тогда он сможет вернуться в Петербург, успокоиться и уже с холодной головой разобраться, что произошло. Почему же управляющий молчит?.. Надо его поторопить еще раз.
Схватив телеграфный бланк, Чердынцев написал новое послание. Было оно более кратким и энергичным. На такие мольбы нельзя не откликнуться. Локтев прочитал его и на всякий случай спросил: действительно ли господин желает это отправить? Быть может, он еще раз подумает? Советы телеграфиста Чердынцева не занимали. Он даже кулаком пристукнул по конторке. Локтев пожал плечами, собрал рассыпанную мелочь и отправил депешу в Петербург.
– Как только для меня будет телеграмма, дайте знать, – сказал Чердынцев, отходя в сторону.
В конторе похолодало. Он поднял воротник сюртука и спрятал руки в рукава. Теплее не стало, кажется, его бил озноб. Не хватало еще привезти в столицу простуду. В Государственный банк нельзя с мокрым носом и кашлем.
Чердынцев прошелся мимо окон, в которых виднелся чей-то садик, и посмотрел на часы. Ах, вот в чем дело: стрелки у них тут идут неправильно. Надо механизм подправить. По циферблату прошло минуты три, а на самом деле уже полчаса набежало. Сделано это нарочно, чтобы путать посетителей. Чердынцев понял это и обрадовался: его не проведешь, он всех насквозь видит, недаром служит личным помощником самого Плеске. Ему медаль светит за этот героический поступок. Как он все ловко в Царском Селе провернул! А часы на телеграфе специально тормозят, надо будет это на вид поставить, чтобы исправили. Но ему ждать некогда.
Он подбежал к окошку, оттолкнув почтенного господина.
– Пишите! – закричал он Локтеву. – Слово в слово пишите: плеске тчк срочно тчк жду подмогу тчк высылайте срочно тчк полицию надо призвать ответу…
– Подобные выражения к передаче запрещены, – сказал Локтев.
Чердынцев прорычал что-то неразборчивое.
– Хорошо! Так пишите… – Он запнулся. – После тчк ставим двт заговор раскрыт…
– Запрещено…
– Да что же это! Ладно. Тогда так: тчк нужны свежие силы тчк убежден в результате тчк можете не сомневаться тчк жду ответ на телеграфе тчк чердынцев…
Локтев повторил каждое слово равнодушно и монотонно, как телеграфист. Не понимает человек, какой важности депешу отправляет! Какая честь ему оказана! Пусть запомнит этот день…
Чердынцев кинул в окошко десятку и спихнул назад сдачу серебром. Это все не имело значения. Новая мысль вдруг пришла ему на ум. Как же он сразу не догадался! Ведь все же очевидно! Вот оно! Стало душно, он сорвал галстук. Как же он был так слеп… Но почему молчит Плеске?
Застучал телеграфный аппарат. Чердынцев бросился на этот сигнал.
– Это мне! Это моя!
Но телеграмма была адресована в Дворцовый департамент.
Чердынцев обхватил себя руками.
– Почему… почему он молчит?! – говорил он вслух.
Все, кто был в конторе, посматривали на него. В углу кто-то предложил вызвать полицию. Чердынцев все слышал, каждый звук. Ему теперь открылось совершенно ясно, в чем он ошибся. Не зря его держат на хорошем счету. Но ждать больше нельзя. Ни минуты. Ни мгновения.
– Где у вас телефонный аппарат?
Ему указали на дальнюю стену, где висел деревянный ящик с ручкой. При нем сидел отдельный чиновник, который брал рубль за одно телефонирование. Плата была совершенно немыслимой, годовой абонент на частный номер стоил двадцать, но Чердынцева такие мелочи не волновали. Чиновнику он бросил пятерку. И после такого щедрого жеста чиновник не позволил ему крутить ручку. Спросил номер, сам вызвал коммутатор, продиктовал и только тогда предложил рожок амбушюра. Чердынцев схватил его с жадностью.
– Алё! Кто это? А, Нартович, рад вас слышать!.. – кричал он в черное отверстие. – Это Чердынцев, звоню из Царского… Дайте мне господина Плеске… Срочно… Что? Я не понял, шумит в трубке… Что вы сказали? Это глупость какая-то… Да ты пьян, Нартович… Да как ты смеешь мне такое… Алё? Что такое… – Чердынцев протянул трубку. – Соедините, у вас оборвалось…
– Никак нет, абонент повесил трубку, – сказал чиновник, записывая что-то в учетный гроссбух. – Изволите еще одно телефонирование?
Чердынцев уже полез за деньгами, но тут в голове у него что-то взвизгнуло, и на мгновение потемнело в глазах…
Когда чернота сгинула, он увидел все в ясном свете. Что он наделал!.. Как мог в горячке совершить столько глупостей. Ну, допустим, поспешил, но как могли с ним обойтись подобным образом: уволить со службы задним числом? И так просто заявить: «В Государственном банке вы более не числитесь по штату». Разве так поступают с помощником Плеске? Быть может, патрон ничего не знает?
Стоило назвать это имя, как Чердынцев понял все и сразу: нет, Плеске отлично все знает. Пожертвовал помощником, как пешкой. На всякий случай. Теперь он – никто, и у него ничего нет: ни будущего, ни самой жизни. Это конец. Если только не…
– Будешь ты меня помнить… – прошептал он и выскочил из конторы.
47
Над Скабичевским нависла угроза лопнуть. Его распирало от желания спросить, но он мужественно крепился. Любые страдания не оставляли Ванзарова равнодушным, а муки любопытства – тем более. Он предложил не стесняться.
– Не понимаю я вас, Родион Георгиевич! – выпалил Скабичевский, словно из него вышибло пробку. – Не вижу логики! Не понимаю ваших действий! В чем в них смысл? Приперли подозреваемого блестящими логическими выводами к стенке, хотя понять не могу, как вы догадались о его страстишке, и тут же выпустили его. Еще немного – и Марков готов был признаться!
– С чего вы взяли?
– Но это же было очевидно… Хорошо, мне так показалось, – поправился он.
– Благодарю, что сами это признали, – сказал Ванзаров. – Дело в другом. Маркову не было смысла убивать курицу, несущую золотые яйца.
– Тогда зачем ему понадобился ночной визит?
– Он хотел узнать нечто столь важное, что ради этого не побрезговал прийти в дом ненавистного старика…
– Что же это такое?
– Это скрывается в записке.
Скабичевский не стал указывать, что забирать улику с места преступления – серьезный проступок. Он попросил взглянуть. Ванзаров показал, но из рук не выпустил.
– И это все? – спросил Скабичевский, взглянув на рукописную строчку. – Из-за этого убили Федорова?
– Я этого не сказал, – ответил Ванзаров. – Марков чего-то хотел добиться от Федорова при помощи этого клочка. Пепел и пурпур. Представляете, о чем идет речь?
