– Ужасно! – покачал головой Карл Фаберже. – И что же ты предлагаешь?
– Я предлагаю закрыться! Дня не проходит, чтобы не ограбили кого-нибудь из наших знакомых или друзей. Скоро очередь дойдет и до нас. И самое скверное, что некуда даже обратиться за помощью. Нынешняя власть грабит куда больше, чем какие-то бандиты. Они ведь забирают все имущество сразу, включая недвижимость, а те хоть стены оставляют…
– Женя, ты предлагаешь мне закрыться, чтобы люди подумали, что старый Карл испугался каких-то разбойников? – Брови Карла Густавовича гневно сомкнулись на переносице. – Вот что я тебе скажу… Как мы торговали, так и будем торговать!
– Папа, давай не будем делать вид, что ничего не происходит. Вокруг нас просто рушится привычный мир. И если мы еще немного промедлим, то нас просто раздавит под его обломками.
– Мы уже более года работаем после Февральской революции, и я не собираюсь сворачивать производство!
Евгений нахмурился. Отец бывал невероятно упрям, не хватит даже красноречия Цицерона, чтобы убедить его в обратном. Остается только набраться терпения и подождать, когда он наконец сам созреет до верного решения. Где-то его можно понять: больно наблюдать за тем, как валится в бездну дело всей твоей жизни! Вот он и ищет малейшую возможность, чтобы удержать производство на плаву.
– Хорошо, папа, поступай как считаешь нужным. Только я пришел к тебе не за этим. Тебя хотят видеть Эдвард Модестович и Константин Леонидович.
– Где они?
– В приемной.
– Что же они хотят? – насторожился Фаберже.
– Я не стал у них расспрашивать, – пожал плечами Евгений, – возможно, дело какое-то деликатное.
Карла Фаберже и судовладельца Эдварда Модестовича Гюнтера связывала давняя дружба, без малого сорок лет. Они нередко семьями встречали праздники, вместе путешествовали по Волге. А трагические события последних месяцев еще более сблизили их. Гюнтер нередко высказывался о том, что съедет на родину предков, в Пруссию, где у него имелось внушительное поместье, если ситуация будет складываться прежним образом. С сахарозаводчиком Константином Кенигом Фаберже также был весьма близок. Особенно тесные отношения у него сложились с его отцом, основателем династии Леонидом Кенигом, почившим несколько лет назад. Его дело продолжил старший из сыновей – Константин, унаследовавший от отца практичный ум и крестьянскую смекалку. Производство сахара при его руководстве не только не приостановилось, а даже, наоборот, увеличилось вдвое, и теперь едва ли не в каждом губернском городе были открыты филиалы фирмы.
Последний раз Фаберже повстречал Константина Кенига в Министерстве финансов. Из недолгого разговора он узнал, что его склады в Поволжье и на Урале были разграблены толпой, и убытки теперь составляли десятки тысяч рублей. Никогда прежде Фаберже не видел Константина таким растерянным, и воспоминания о последней их встрече подействовали на него весьма удручающе. Константин склонялся к тому, чтобы закрыть половину из существующих филиалов.
– Пускай войдут… Вот что, Женя, поприсутствуй при нашем разговоре.
– Хорошо, папа, – ответил Евгений и вышел в приемную пригласить гостей.
Первым вошел полноватый Эдвард Гюнтер, торжественно и как-то даже чинно внося в кабинет объемное брюхо, а следом за ним, будто бы протиснувшись в щель, протопал тощий Константин. Карл Фаберже невольно отметил, что старина Эдвард с их последней встречи значительно сдал. Густую широкую бороду длинными нитями разбивала седина, под глазами набухли черные мешки, каждый шаг давался ему тяжеловато, с заметной одышкой. Кожа на лице обвисла, собравшись книзу в большие складки, а глаза, полыхавшие прежде азартом, поблекли. Перед ним была всего лишь бледная тень его прежнего товарища – весельчака, жизнелюба, ценителя красоты, любимца женщин и просто великолепного собеседника.
Константин Кениг, несмотря на молодость, выглядел уставшим, как человек, долго поживший и много повидавший. Даже ростом как будто бы сделался пониже. После того как они обменялись рукопожатиями, Карл Фаберже предложил, указав на мягкие стулья подле стола:
– Садитесь, господа. У вас ко мне какое-то дело? Чем буду полезен?
– Карл Густавович, я с вами дружу уже не один год, – заговорил первым Эдвард Модестович. – И каждая наша встреча для меня как большой подарок. Но сейчас я к вам совершенно по другому поводу… – Фаберже ободряюще улыбнулся. В самом углу кабинета сидел старший сын и с отсутствующим видом рассматривал недавно вышедшую брошюру с ювелирными изделиями Эрмитажа, где отдельное место отводилось изделиям фирмы Фаберже. Евгений обладал одним немаловажным качеством – умел быть незаметным, когда того требовали обстоятельства. – Всем нам известна ваша безупречная репутация как ювелира и как человека. Ваша кристальная честность… Поэтому мы… Я и Константин Леонидович, – посмотрел он на Кенига, одобрительно кивнувшего, – решили обратиться к вам с одной деликатной просьбой…
– Я весь внимание, друзья мои, – слегка подался вперед Карл Фаберже. – Говорите, что вас беспокоит?
Положив на стол небольшой чемоданчик, который держал в руках, Гюнтер продолжил:
– Мы бы хотели передать вам на хранение некоторые наши ценности. Сами знаете, времена нынче неспокойные. Только на Волге были потоплены три моих судна. А самое удивительное, что я даже не знаю, с кого спрашивать за ущерб. Да-с… Никто ни при чем! Но самое ужасное, что вместе с пароходами погибли люди. За них тоже никто не несет ответственности. Я отправил в Министерство финансов значительную сумму, чтобы ее выплатили семьям пострадавших, но она самым странным образом куда-то исчезла, – удивленно развел он руками. – Мне сказали, что на министерство был совершен налет. Тогда я решил сам отыскать деньги, но все документы находятся в таком невероятном беспорядке, что совершенно невозможно разобраться.
– Да, я вас понимаю, дорогой мой Эдвард. Я сам нахожусь примерно в таком же положении, – с грустью произнес Карл Фаберже.
– Сейчас в Петербурге очень непростая ситуация. Дня не проходит, чтобы кого-то не ограбили, а то и не убили. Когда же такое было, Карл Густавович!
– А такого и не было никогда, Эдвард Модестович. Так что вас привело ко мне?
– Нам известно, что у вас имеется какой-то очень надежный сейф, какого не встретишь даже в императорских банках.
– Да, это так, – не без гордости ответил Карл Фаберже. В вопросах безопасности ювелир был невероятно щепетилен. – Должен же я оберегать свое состояние и стеречь интересы своих клиентов.
– Все так, Карл Густавович, поэтому мы к вам и обратились… Не могли бы вы поместить в него наши фамильные драгоценности, пока не уляжется вся эта неразбериха с властями?
– И сколько же вы отводите новой власти?
– Уверен, что это ненадолго. Может быть, месяца три-четыре… Максимум полгода! А потом все будет как прежде. Вот только мы опасаемся, что за эти несколько месяцев можем стать нищими, если не позаботимся заблаговременно о сохранении своих средств.
