Я швырнул в него огрызком фрукта.
– Забудь об этом, недоумок! Забудь, во имя своего родителя и всех поколений предков! Я не хочу, чтоб мы сгорели в воздухе!
– Мы? – В недоумении он шевельнул ушами.
– Разумеется. Я ведь не брошу тебя, когда ты построишь новый летун и отправишься на юг, в Сумрачные Земли… Я полечу с тобой!
– Хмм, на юг… – Он вытащил гребешок из поясной сумки, почесал под крылом и призадумался. Потом бросил на меня пару полных надежды взглядов. – Думаешь, это правда? Про Сумрачные Земли и Фастан? Думаешь, кто-то там живет? В кратерах, у теплых источников?
Я помассировал плечевые мышцы – они затекают, когда сидишь в гнездовье целый день.
– Ты работаешь с металлом, Фоги, тебе лучше знать. Разве не из Сумрачных Земель, не с плато Атрим мы получаем медь и железо, серебро и олово? А еще – стальные ножи, лучшие пилы и сверла, серебряные шарики и диски?
Его глаза затуманились; он советовался с генетической памятью, но, судя по мрачному виду моего у'шанга, там не нашлось ничего полезного.
– Не знаю, – пробормотал Фоги, – не знаю… Этот Фастан – слухи и сплетни, которых полно в памяти родителя и предков… Что за мусор я унаследовал! – Хлопнув ладонью по лбу, он уставился на меня. – Плато в Сумрачных Землях и Фастан… Думаешь, можно туда добраться? На моем летуне?
– Дайры подошли бы лучше, но за горами Сперрин для них слишком темно и холодно. И потом, тебе ведь, наверное, хочется испытать свою машину?
– Конечно!
Ринувшись с помоста, Фоги перевернулся в воздухе и с радостным воплем начал снижаться к своей мастерской.
В последующие дни он был очень занят: с помощью Нора собирал каркас большого летуна, клеил легкие полотнища из рыбьих пузырей, обтягивал ими деревянные рейки, возился с канатами, вымененными на бронзовые резцы, ходил на поклон к живописцам – с просьбой, чтоб расписали и украсили машину. Моей задачей была корзина, и вышла она вместительной, из прочной коры, с сиденьями на носу и корме и кольцами для подвески гамаков. Кроме того, я посоветовал Фоги, как сделать устройство, сворачивающее полотнища и уменьшающее тем самым подъемную силу летуна. Раньше чем взлететь, сообрази, как сядешь! Мы, разумеется, могли покинуть аппарат и опуститься на собственных крыльях, но было бы жаль бросить на ветер столько трудов и запасов – наши товары, а также сушеные фрукты и напитки, что приготовили для нас Сат'па и Оро'ли.
Летун был готов, испытан и даже раскрашен под огромного дайра, когда мне передали приглашение от Тьи. Целитель просил его навестить – в любое время, удобное почтенному плетельщику, но лучше на закате, в часы вечерней трапезы и отдыха. Большая честь для скромного мастера Аффа'ита! Тьи вместе с тремя другими пережившими рождение потомства считался нашим старейшиной и управлял общиной – или, вернее, давал советы в затруднительных ситуациях. Он был по-прежнему силен и бодр, но жизнь его подходила к концу; через год-другой он расстанется с нею, подарив нам второго отпрыска и обессмертив свой род. Редчайший случай на Сууке! Таких долгожителей здесь почитали.
Я отправился к нему, когда алое солнце коснулось моря, рассыпав в серебристых водах рубиновые отблески. Гнездовье Тьи на верхнем ярусе располагалось у самого ствола, в развилке двух могучих веток, и было просторным, убранным циновками, портретами предков и чудесными пейзажами на деревянных и костяных пластинах. Резные столбики поддерживали кровлю из желтой полупрозрачной коры, паутинные занавеси и гамаки трепетали на легком ветру, и весь пронизанный светом павильон казался похожим на сказочный корабль, который вот-вот оторвется от дерева и с неторопливым величием начнет подниматься к облакам.
Тьи ждал меня в нише-дупле, чьи стены скрывали ковры из ярких птичьих перьев, а внизу тянулась широкая полка, где были сложены книги – увесистые фолианты в цветных переплетах. Мы выпили по чаше сока, насладились фруктами, а затем я преподнес ему нагрудник – тот самый, с голубыми и розовыми раковинами. Целитель долго глядел на него, бережно поглаживал дар ладонью, потом произнес:
– Эта вещь прославит твое имя… Ты стал великолепным мастером, Аффа'ит! Лучшим, чем твой родитель.
Похвала была мне приятна – Тьи считался тонким ценителем прекрасного. В конце концов, зачем мы трудимся? Лишь из удовольствия и для того, чтобы нас похвалили! Когда на Земле признают эту истину, здесь начнется золотой век.
Мы выпили еще по чаше сока, и Тьи сказал:
– У тебя мало у'шангов, Аффа'ит, только четыре, и, думаю, каждый тебе драгоценнее собственных крыльев. Не хочешь ли поговорить об одном из них?
У'шанг… Мне трудно объяснить это понятие несуукцу В некотором смысле оно означает «сосед», или «друг», или «потомок» того, с кем соседствовали и дружили веками твои предки, и потому тебе он ближе брата – тем более что братья в земном понимании здесь, на Сууке, невероятная редкость. Мир, лишенный контрадикторных полов, а значит, и плотской любви, все же не обделен любовью, и эта любовь, возможно, самая чистая, какая есть в Галактике, – ведь ею правят не физиология, не эгоизм, не жажда обладания, а платонические чувства. Разум, осознающий себя, не в силах смириться с одиночеством и ищет опоры и понимания в родственном разуме – вот закон, справедливый повсюду, на Уренире и Земле, чьи обитатели двуполы, и на Сууке, где неизвестны радости секса.
Фоги, мой маленький крылатый брат и друг… Я вспоминаю о тебе и временами стараюсь угадать, как ты прожил свою жизнь, был ли счастлив в Сумрачных Землях и где теперь твои потомки… Пусть пребудет с тобою Вселенский Дух! Надеюсь, жизнь твоя была полна, а моя жертва не напрасна.
Однако вернусь к целителю Тьи и комнатке, завешенной коврами. Не дождавшись от меня ответа, он пригладил шерсть на могучих плечах и вымолвил:
– Я говорю о Фоги, твоем у'шанге. О взрывчатом порошке, придуманном им, а также о трубе из меди, нелепых глиняных чашах, что оскорбляют взор, и этой летающей коробке из дерева и рыбьих пузырей. От одного – клубы вонючего дыма, от другого – шум и треск, и от всего – беспокойство… Я сожалею, Аффа'ит, но нам, целителям, знакомы эти симптомы. – Уши Тьи печально поникли. – Знаешь ли ты, что твой у'шанг недужен? И что его болезнь неизлечима?
– Болезнь ли? – Я пошевелил крыльями. – Стоит ли считать его шалости болезнью? Возможно, дело всего лишь в том, что Фоги отличается от других?
– Готов согласиться с тобой, Аффа'ит. Я прожил долгую жизнь и накопил немного мудрости, но всю ее можно выразить в двух словах: мы разные! Да, мы разные, и это хорошо – ведь непохожесть порождает интерес друг к другу, желание познать чужие мысли и высказать свои… Но Фоги слишком отличается от нас. Я знаю, Аффа'ит, я говорил с ним… – Целитель тяжело вздохнул. – Я попытался направить его в иную сторону, увлечь творением прекрасного, но он толкует лишь о бесполезном – о своем летуне и мертвых вещах, способных двигаться будто живые. Это ему интересно, но не занимает ни меня, ни остальных. Теперь представь, что отличия Фоги усилятся в его потомке, и этот потомок окажется одинок – совсем один, без понимающих его у'шангов… Поистине, страшная судьба!
