– Опять бл…й посреди дня вызывают! Пидирасы!
На такое приветствие мне просто не нашлось, чем ответить. Тем временем я почувствовала, что стою в луже, причем от лужи поднимается густой пар. Из-под двери квартиры Великого вытекала горячая вода. Стало понятно: случилось что-то серьезное, видимо, прорвало трубы или лопнула батарея. А это означает, что не только имуществу, но и самой жизни выдающегося деятеля культуры угрожает самая настоящая опасность.
Входная дверь, к моему удивлению, оказалась не железной, а простой деревянной. Более того, выглядела она так, будто ее уже многократно выламывали и возвращали на место без всякой починки. Отвернувшись от плюгавого мужичонки, я с силой двинула в дверь плечом. Дверь была такой хлипкой, что мое усилие оказалось даже избыточным – по инерции меня внесло внутрь квартиры вслед за грохнувшейся на пол личинкой замка. По темному грязному коридору разлетелись брызги.
Заметив выключатель, я нажала на кнопку, зажглась тусклая лампочка. Перед входом в кухню я вынуждена была остановиться. И ужас обуял меня! Передо мной стоял сам великий актер, вонючий и заблеванный. Застегнутые наперекосяк брюки держались на одной пуговице, бледная правая нога была обута в рваную войлочную тапку. Левую ногу украшал лишь грязный дырявый носок.
– Я б-буду жа-аловаться! – проблеял Великий незнакомым мне козлиным голосом.
Кто я и откуда, он не понимал и, похоже, принимал меня за «девушку по вызову».
– В вашем агентстве са-авсем обнаглели! Ва-а-ще! Мы девушку на рань-шне-шне-не-ее время заказывали! В ды-ды-ва у нас сав-ве-щань-е-е! Мы заслуже-ва-ева-нно-вые люди! Я ва-а-апще платить не буду!
Я оттолкнула своего недавнего кумира и втиснулась на кухню. Именно там находился источник затопления. Горячая вода низвергалась из кухонной мойки, но сантехнических неполадок не было.
Виновником потопа, как оказалось, стал известный киноактер, всю жизнь игравший кулаков и подкулачников – эдакое воплощение воинствующего сельскохозяйственного собственника, непримиримого противника колхозного строя. Он восседал на высоком колченогом табурете. Некогда могучее, а ныне обрюзгшее тело наклонилось вперед. Огромная голова, увенчанная густой, давно не чесанной седой гривой, нависала над облупленной мойкой. Глаза закатились, правая рука была погружена по локоть в саму мойку, переполненную крутым кипятком, горячая вода хлестала из полностью открытого крана, а широченная ладонь актера затыкала слив. Боли этот человек не чувствовал: он спал сидя, под глубоким алкогольным наркозом, и при этом чудовищно храпел.
Сориентировавшись в обстановке, я закрутила красный вентиль, после чего напряглась и выдернула огромную пунцово-красную руку наружу. В результате неустойчивое равновесие громоздящегося на табурете тела нарушилось, и многопудовая туша обрушилась на кухонный столик.
За столиком меж тем ютились две пьяненькие старушки. Упершись локотками в грязную столешницу, они тихонько ворковали о чем-то, им одним ведомом. Сморщенное унылое личико более худенькой бабки я смутно помнила по каким-то театральным постановкам ТЮЗа, на которые меня водили в детстве. Другая старуха, та, что потолще, опубликовала в начале девяностых в одном «желто-розовом» журнале гнусные мемуары о собственных сексуальных похождениях, имевших место в тридцатые и сороковые годы. Старой даме почему-то очень хотелось, чтобы все вокруг считали ее алчной и распущенной б…ю.
Столик, разумеется, не выдержал обрушившегося на него удара и рассыпался, увлекая беспомощных старух за собой. В стороны с треском полетели обломки хлипких ножек. Издавая нечленораздельное мычание, старушки опали и накрыли своими жалкими тельцами ничтожную часть тучного крестьянина-собственника. Тот даже не проснулся.
Наконец Великий повернулся и, уставившись сквозь меня на что-то лишь ему ведомое жутким остекленелым взором, возопил фальцетом:
– Мы желаем секса! Начнем с ора-ального, пожалс-с-та! – Мятые брюки безвольно пали на мокрый пол и обнажили нечистое белье.
Именно в этот момент на кухне появился встреченный мною на входе хамский мужичок. Стало ясно, почему он замешкался. С ним вместе, крича и толкаясь, ввалилась жутковатого вида размалеванная девица в розовых лосинах и бархатных сапогах на шпильках. Брезгливо задирая ноги на мокром полу, она отталкивала от себя мужичонку и визжала в трубку мобильного телефона:
– Сколько можно меня к этим алкашам-импотентам вызывать?! В который раз уже! Предупреждала же: я этот адрес наизусть знаю! Чего прикажешь с ними делать?! Я – бл…ь, а не уборщица, чтоб говно за инвалидами подтирать. Слышишь меня! Я не сантехник ни хрена, и не санитарка, блин, чтобы обоссанные трусы нюхать! Забирайте меня отсюда к е…й матери! И с бабками тоже сами разбирайтесь!
При этом я не поняла, имела она в виду под «бабками» деньги или все же тех двух пьяных старух, так и не дождавшихся оргии. Последние бабки с сопением копошились в обломках возле моих ног.
– А ты, бл…ь, из какого агентства? – Девица обратила внимание и на меня.
При этом слово «бл…ь» она употребила не в оскорбительном, а в сугубо профессиональном смысле. Предполагалось, что я – ее коллега по цеху.
– Из страхового. Из страхового я агентства! – Шутка оказалась неуместной и даже опасной.
– А! – хохотнула девица. – Я так и думала. Вот вы, страховщики, как раз тут и отсосете со своими страховками. По полной программе!
Она обвела руками разгромленное и затопленное пространство.
Мои неосторожные слова привели в исступление мужичонку, очевидно, приходившегося Великому соседом снизу:
– Ага! Страховщики хреновы! Вот вы мне за все и ответите!
Сосед снизу бросился ко мне и ухватился за ворот моей куртки.
– Вы за все заплатите!
Из последних сил я отшвырнула истерика на груду актерских тел. Шарахнувшись от описавшегося Великого, я выскочила на лестницу, пулей слетела вниз, выбежала на улицу и уже спокойно и уверенно пошла прочь из этого дома.
Дома я сгребла в кучу все диски и кассеты с некогда почитаемым мною героем и вышвырнула в мусоропровод. Наконец-то я смогла ощутить себя частью московской богемы! Я вошла в бальзаковский возраст женщиной, у которой раньше всего-навсего не было ни одного достойного мужчины, а теперь не осталось даже идеала.
Моя краткая телевизионная эпопея, так и не замеченная мамой, произвела на Машку сильнейшее впечатление. Почему-то мне даже не приходило в голову, что дочь, может быть, впервые услышала мои откровения по поводу собственного отца и узнала, что у мамы с бабушкой тоже не все просто. Слава богу, у Машки чрезвычайно здоровая психика и прекрасные нервы. При полной поддержке подруг она очень возгордилась мамой «из телевизора». По ее словам, именно тогда она решила стать психологом.
Окончив школу, Маша поступила на психологический факультет университета. Ни с кем из родных она советоваться не стала. Я сама позвонила маме, чтобы выразить тревогу по поводу странной и «ненадежной» будущей специальности ее внучки. Я помнила, как давили на меня при выборе профессии, и просто хотела выслушать мамино мнение. Но мама, к моему удивлению, заявила, что я должна больше доверять своему ребенку и только помогать исполнению принятых Машей решений.
