Предаваясь таким меланхолическим размышлениям, Глеб не забывал вежливо притворяться, что внимательно слушает рассуждения Юлии о преимуществах молодежной моды перед высокой. Искоса поглядывая на ее прекрасное лицо, одухотворенное очередной завиральной идеей, он душой отдыхал после вида ободранных, пропитанных паленой отравой бомжей, глядя на бодрых и трезвых, но грязных и блохастых братьев наших меньших.
«Сколько вредности при такой очаровательной внешности!» — с горечью думал Глеб, вспоминая, как изводила его Юлия своим ехидством.
Если бы другая девушка стала так над ним изгаляться только за то, что он согласился стать временным телохранителем Марши, Панов наверняка подумал бы, что вредина просто ревнует его к рыжекудрой красотке. Но уже познакомившись с Юлиным характером, а еще больше о нем наслушавшись, он был на девяносто девять процентов уверен, что никакой ревностью здесь и не пахнет. «Прекрасная язва» находит садистское удовольствие в мучительстве влюбившегося в нее с первого взгляда поклонника, а заодно не отказывает себе в удовольствии хоть по мелочи напакостить сводной сестре. Или мужефобство, а более того — людофобство всегда составляет обратную сторону собакофильства? Как бы осторожно проконсультироваться на этот счет с лечащими Юлию профессорами?
Но обдумать и разрешить свои сомнения Глеб не успел. Откуда-то из олимпийского небытия в его сознание проник настырный Эрот и вкрадчиво спросил:
— Как ты выразился? Девяносто девять процентов, что Юлия над тобой только издевается и нисколько не ревнует? А один процент несбыточных надежд? Он-то остается! Помнишь притчу о двух то ли лягушках, то ли мышах, свалившихся в кувшины с молоком? Слабый духом бедолага сложил лапки и камнем пошел ко дну, а оптимистически настроенный пленник кувшина стал трепыхаться и дотрепыхался до того, что сбил молоко в масло и не только спасся от гибели, но и пополнил свой рацион деликатесным продуктом! Так что выше голову и трепыхайся, трепыхайся! Если ты собьешь молоко в масло, то есть перетряхнешь в Юлиной голове мозги или что там у нее есть в благоприятную для тебя конфигурацию, быть тебе бой-френдом самой прекрасной в мире девушки, но с очень сложным характером.
И Глеб, вдохновленный призывом Эрота, воспрял духом и напружинил интеллектуальные мышцы. «Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок? Это еще бабка надвое сказала! А вот путь к сердцу Юлии лежит через ее собачий фанатизм — это уж точно! Прекрасная Юлия надо мной смеется? И Новиков тоже в насмешку назвал меня рыцарем собачьего образа? Смейтесь, смейтесь, милые создания! А я на полном серьезе стану в глазах Юлии собачьим рыцарем и, если надо, даже прицеплю себе хвост, начну им вилять и собью этим хвостом молоко в масло, то есть добьюсь, чтобы Юлия меня полюбила так же сильно, как она любит обожаемых ею Усю, Русю, кота Брута и покойную Клеопатру. К подножию пантеона злодейски убиенной хвостатой фаворитки я обязуюсь возлагать по венку за каждый Юлин поцелуй! И пусть назовут меня рыцарем не только собачьего, но и кошачьего образа, лишь бы Юлия оказалась в моих объятиях!»
Так Глеб горевал о горькой участи бомжей, радовался за благоденствующих на сосисочно-сарделичной диете блохастых братьев наших меньших и строил планы завоевания Юлиного сердца. А сама гордая красавица увлеченно восхваляла и в мельчайших деталях описывала передовые и суперсовременные изыски молодежной моды и аргументированно критиковала тупой консерватизм моды высокой.
Пока машины стояли в пробке возле первой помойки, ничто не отвлекало ее от этой интересной темы, в том числе и распивающие смертоносное зелье бомжи. Не то чтобы она жестокосердно не замечала их жалкого вида — Юлия просто не смотрела в ту сторону. А если даже и смотрела, то ничего не видела: глаза ей застилали модерновые наряды. Но стоило автомобилям застрять напротив собачьего бьеннале, как речи Юлии стали сбивчивы, она сначала запиналась, словно спецкор на телевидении, а потом вдруг перешла от молодежной и высокой моды к моде собачьей. Сообщила, что подумывает открыть в своем магазине отдел, где хозяева братьев наших меньших могли бы приобрести для своих любимцев нечто вроде изысканных фраков или молодежных блузонов, а «меньших сестер» обрядить в кружева и кринолины.
«Нет, Юлия не из-за жестокосердия проигнорировала бомжей, доходящих на помойке до летальных кондиций, — уверял себя Глеб. — Просто тонкие струны ее жалостливой души не завибрировали в унисон с бурлящим потоком флюидов, низвергавшихся дурно пахнущей пропитой компанией. Когда-то поэт писал: “Ночной зефир струит эфир…” Эфир, струящийся от бомжей, уж разумеется, пах не зефиром, и нежная Юлина натура его не воспринимала на бессознательном уровне, ее духовному общению с бомжами препятствовала палено-эфирная блокада. Но стоило Юлии приблизиться к не употребляющим спиртные напитки братьям нашим меньшим, как тонкие струны ее души вздрогнули от сострадания и тихо зазвучали, наигрывая что-нибудь вроде собачьего вальса. Юлия заговорила на близкую ее сердцу тему собачьей моды, а порассуждав о кобелиных фраках и сучкиных кринолинах, она наверняка сейчас обратит внимание и на самих потенциальных кудлатых модников», — предположил Панов.
И точно, Юлия вдруг вздрогнула, как будто почуствовала какое-то паранормальное воздействие, оглянулась и увидела своих лохматых «родственников»:
— Бедные собачки! — запричитала девушка. — Жестокие люди выбросили их на помойку! Несчастные животные нуждаются в срочной медицинской помощи: смотрите, как они чешутся! Их нужно отмыть, накормить и окружить заботой!
— Да, да! — подхалимским тоном подхватил Глеб. — Собачки очень-очень симпатичные, и им, конечно же, нужно помочь!
— Поймайте их! Мы отвезем бедняжек в мой приют. Тех, кто не уместится в этой машине, можно посадить в мою и в джип к охранникам.
Юлин «БМВ», за рулем которого сидел уже хорошо знакомый Глебу Артемов, и джип с охраной стояли сзади, впритык к выделенной Новиковым для Глеба «тойоте». Из «БМВ» с несчастным видом и тоской в глазах выглядывал Артемов: он на своем печальном опыте поездок с Юлией знал, чем заканчиваются ее встречи со стаями бродячих собак. Но Тимура, бывшего охранника покойного Никиты, сидевшего за рулем их «тойоты», перспектива совместной поездки с грязными и блохастыми псами не обрадовала, и он дерзнул возразить собаколюбивой принцессе:
— Эта псины изгваздают сиденья и напустят блох! Смотрите, они все в грязи!
Юлия не удостоила Тимура ответом, только пронзила его негодующим взглядом. Глеб, похоже, уже сам вибрировавший в унисон с объектом своего любовного вожделения, тоже на экстрасенсорном уровне перевел для себя эту безмолвную отповедь: «У несчастных собачек грязная шерсть, а у вас, бессердечные люди, грязные и безжалостные сердца и души!»
Глеб принял перевод пантомимы к сведению и тотчас поспешил заверить Юлию, что он не относится к числу таких «грязнуль»:
— Ничего страшного! Салон легко отмыть, да и собачки вовсе не такие уж грязные!
— Но они нас всех перекусают! Мало того, нам потом придется делать уколы от бешенства! — продолжал дерзить Тимур.
Юлия опять не снизошла до ответа наглецу, только еще раз испепелила его взглядом.
