Удал при этих словах возницы встрепенулся, попытался подняться, но не смог, рухнул обратно на дно телеги, стукнулся головой сначала о шелом железный, потом добавил — о пищаль огнестрельную и тоскливо пожаловался:
— И лежу я, совершенно неженатый, и завидую, что я не жених. Справедливо поется в русской народной песне цыганского исполнения: «Лучше десять раз по разу, чем, объединив все десять порций, вылакать их за один раз!»
Князь Зубатов-Щербатов, не позволяя Удалу отмечать отдельно смотрины, отдельно сватовство и так далее, хотел сделать как лучше, в первую очередь, разумеется, для себя, а получилась, как всегда получается в таких случаях: большая бяка для всех прочих… От перезагрузки у бедняги Удала начисто отшибло память, он забыл и про свой отпуск, и про женитьбу, и про отца посаженного — князя Зубатова-Щербатова и искренне считал себя засидевшимся холостяком.
Вскоре телега подъехала к штабу главнокомандующего русскими войсками, князь Курбский принял все имущество по описи, возницу не обидел: дал ему пятак за труды и даже добавил три копейки премиальных. Только князь отошел, набежали боевые други, стали расспрашивать Удала, как отпуск прошел. Удал на все эти расспросы удивленно отвечал:
— А разве я был в отпуске? Ничегошеньки не помню!
— Хорошо отдохнул, — обзавидовались боевые други. — Повезло человеку! Нам бы так погулять…
И с этих пор вся военная молодежь стала еще добросовестнее относиться к своим служебным обязанностям, надеясь тоже заслужить краткосрочный отпуск с выездом на малую родину и там оторваться по полной, не хуже Удалова!
А по случаю прибытия знатного отпускника в родные военные пенаты боевые други организовали скромный фуршет на природе. Количество горячительных напитков решено было строго ограничить, потому что возвратившегося героя обещал публично поприветствовать и почествовать сам князь Курбский. Ну и побоялись, как бы в присутствии главнокомандующего по причине неумеренных возлияний не случилось всеобщего мордобоя или кто-нибудь, не дай бог, ни высказался бы спьяну неподобающе. Чтобы восполнить недостачу спиртного и поддержать бодрость духа фуршетствующих, для их развлечения пригласили оркестр народных инструментов. Музыканты старались вовсю: дули в рожки, стучали ложками, гремели бубнами и бухали в барабан. Князь Курбский свое слово сдержал: зашел на несколько минут (дольше пробыть не позволяли неотложные дела), поздравил отпускника с благополучным возвращением, пожелал дальнейших героических успехов в боевых делах и даже решился на популистский жест — сыграл в его честь соло на барабане известную джазовую мелодию из снятого спустя четыреста лет кинофильма «В джазе только девушки». А рожечники, ложечники и бубенщики ему аккомпанировали. После чего, любезно поклонившись военной публике, князь сделал всем ручкой и удалился по своим воеводским делам, провожаемый бурными аплодисментами, переходящими в овацию.
Восхищенные демократизмом князя участники застолья долго бы еще обсуждали и восхваляли его разносторонние способности: мол, и полководец он, и музыкант, а если дальше так пойдет, может, станет и мореплавателем, и плотником, и даже лечиться будет ходить, как все, к полковому лекарю-костоправу. Но тут из-за кустов выглянул какой-то худющий и длинный, как жердь, старик безумного вида, в калошах, несмотря на жаркую, сухую погоду, и провещал писклявым замогильным фальцетом:
— Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст!
Сказал — и исчез! То ли дедушка, а то ли виденье… Все обалдело переглядывались и переспрашивали друг друга:
— А был ли дедушка?
Но пренебрегать такими предупреждениями могут только в мирное время, да и то где-нибудь в нецивилизованной Африке. Там самый главный вождь племени тупси-пупси Лбане Талаконнег этими недостоверными предупреждениями очень даже возмущался:
— Какой-такой «Лев готовится к прыжку», тем более — «Лев прыгнул»?! У нас в нашей замечательной столице Тупсимосквоне львы отродясь водились, водятся и впредь будут водиться только на картинках! А болтунам-паникерам — бой!
Правда, когда львы начади жрать всех встречных и поперечных, недостоверной информации пришлось поверить. И сам Лбане Талаконнег возглавил охоту на зубастых людоедов. Собственно, конечно, не охоту, а план охоты стал разрабатывать. Так до сих пор и разрабатывает. Ну Лбане Талаконнегу, положим, торопиться незачем: его бунгало ограждено кирпичной стеной пятиметровой высоты, его никакой лев не перепрыгнет. А для воинов бесстрашных, да в военное время, промедление смерти подобно: задержался — без головы остался! И участники фуршета немедленно начали расследование: кого обвинил в намерении продать Родину безумный старик в калошах? Кандидатуру князя Курбского как потенциального изменника сразу отвергли. Во-первых, он не музыкант, не композитор, не актер и даже не режиссер и вообще не относится к числу творческой интеллигенции. Во-вторых и в главных, у него и партбилета нет, значит, и сжигать ему будет нечего. Потом взялись за оркестрантов: стали их трясти — кого как грушу, а кого — как яблоньку. Мол, уж не вы ли тут готовите идеологическую диверсию?! Хорошо, что пианист на бубнах, кряжистый такой мужик, как-то ухитрился вывернуться из рук самодеятельных следователей да как заверещит:
— Мой оркестр субсидируется из федерального бюджета! К нашему репертуару не подкопаешься! — и вытащил из-за пазухи свиток.
А там черным по белому написано: «Поп-репертуар утверждаю. Лучшая и талантливейшая певица нашей эпохи. Подпись и печать». Все как положено. Тогда оркестрантов отпустили, и все опять стали переглядываться да советоваться и в конце концов пришли к выводу, что дедушки в калошах вовсе и не было, он всем просто померещился вследствие необычного сокращения привычного рациона. Некоторые сразу предложили радикальный способ лечения галлюцинаций. Но большинство это предложение не поддержало.
— Мы что, алкаши какие-нибудь, чтобы нажираться просто так, без всякой причины?! Вот завтра Удал, как обычно, совершит подвиг — будет законный повод его отметить. Тогда и развернемся на всю катушку!
С этими оптимистическими надеждами гости разошлись с фуршета. На следующий день с утра пораньше Удал выехал в чисто поле и совершил подвиг: на этот раз одним махом семерых супостатов побивахом. Затем вернулся в стан русских воинов, а там боевые други уже с нетерпением ждут его за накрытым пиршественным столом. Отмечали Удалов подвиг с учетом вчерашнего недолива, поэтому к вечеру герой дня был уже никакой…
А князь Курбский как раз наладился этим вечерком, попозже, от царского гнева бежать. Со стремянным Василием Шибановым они заблаговременно связали всю гламурную княжескую одежду в узлы, ювелирные изделия и другие ценные вещи напихали в короба, и все это добро навьючили на лошадей. Старые тряпки и прочее хламье Курбский забирать с собой не стал — пусть судебные приставы ими подавятся! Князь и сам уже уселся на коня, собрался ехать, да вовремя спохватился:
— Адъютант-то где? Адъютанта забыли!
Кликнул Шибанова и велел ему быстро позвать Удала. Стремянный забежал в штаб и видит, что геройский адъютант спит на своей походной кровати богатырским сном. Василий деликатно двумя пальцами потрепал его по плечику: «Просыпайтесь, ваше благородие!» Куда там… Тогда Василий стал трясти Удала сначала одной рукой, потом сразу двумя, затем, схватив его за грудки, колотил соню о койку, после сбросил на пол и лупил койкой, пинал сапогами, стучал им об стенку, попытался огреть стенкой, но испугался, что здание штаба развалится: крыша и так уже ходила ходуном. Курбскому надоело ждать, и он сердито окликнул стремянного:
