— Итак, благородный Глебиус, твой знаменитый прародитель Глеб Удалович Панов совершил много бранных подвигов. Сначала он штурмом взял Кудыкину гору, проявив при этом чудеса храбрости. Затем отбросил супостатов за озеро Великое, гениальным стратегическим маневром обошел его и в генеральном сражении у горы Крутой наголову разгромил противника, захватив при этом богатейшие трофеи. Одного золота было взято сорок бочек! Можно даже не упоминать, что во всех этих битвах храбрый воевода сражался впереди своего войска и совершил бессчетное количество героических подвигов. Когда весть о блистательной победе российского оружия дошла до Незнаменитого государя, тот воскликнул: «Наконец-то! Наконец о времени моего правления можно будет говорить не только как об эпохе безвременной кончины несчастного мальчика, страдавшего эпилепсией! И под моим мудрым общим руководством наш славный воевода Глеб Удалович Панов смог одержать блистательную викторию над супостатами! Гром победы раздавайся! Мы не посрамили наших прославленных предков: князя Александра, победившего шведов на Неве и потому названного Невским, и князя Дмитрия, в пух и прах разгромившего разноплеменных ворогов вблизи Дона и с тех пор провозглашенного Донским! Так пусть же и князь Глеб Удалович Панов получит почетное добавление к фамилии по наименованию места одержанной им виктории, подобно тому как через столетия наши славные потомки станут именоваться Румянцевым-Задунайским и Суворовым-Рымникским!» Царь сказал, бояре скривились, но согласно кивнули бородами, а более мелкое крапивное семя — приказные дьяки — и скривиться не посмели, а сразу отрапортовали: «Бу сделано и делается уже!» И тут же деликатно напомнили новому герою о захваченных им богатейших трофеях; мол, делиться нужно, ваше княжеское сиятельство! Глеб Удалович всегда рад был поделиться со страждущими даже последним куском хлеба. Такое благотворное влияние оказал на него пример Незнаменитого царя, открывшего свои хлебные амбары для голодающих. Правду говорят: каков сам, таков и зам. Но в данном случае воевода ничем не мог помочь ни придворному, ни приказному крапивному семени, так как все трофеи до последней золотинки он сдал в казну государеву. «Чтобы должностное или частное, партикулярное или военное лицо могло вдоволь накрасть и ничего не украло, — такого не может быть, потому что не может быть никогда!» — хором воскликнуло все крапивное семя от Москвы до Камчатки. И решили мздоимцы сурово покарать князя Глеба Удаловича за жадность и некорпоративное поведение. Разделаться с кем угодно для крапивного семени не составляло труда, а уж с боевым-то воеводой тем паче! Этого в любое время можно было упечь в каталажку, обвинив в негуманном отношении к противнику. Потомственные белобилетники для того и составляют такие обязательные правила ведения боевых действий, которые никак нельзя не нарушить всем уцелевшим в боях ветеранам. А кто эти правила не нарушал, а соблюдал, те в обязательном порядке возвращались с театра боевых действий в виде груза двести. Так что воеводу Панова было в чем обвинить. Должен он был, прежде чем рубиться с врагом, предупредительно помахать мечом, а перед тем осведомиться: «Стой, кто идет? Уж не гражданские ли неприкосновенные лица с копьями и саблями на нас движутся?» А затем предостеречь: «Гражданские неприкосновенные лица с копьями и саблями, отойдите в сторонку! С вами биться я не имею права!» Должен был, а не осведомился и не предостерег! Пока супостаты кололи, рубили и резали его дружину, обязан он был зачитывать ворогам их права? Обязан! А не зачитывал! И еще найдутся всякие нарушения, стоит только поискать. Так что десять лет в колонии строгого режима с лишением всех орденов, чинов и званий любому скупому воеводе всегда обеспечены. И много их, горемычных, уже сидят и еще будут сидеть по узилищам, потому что белобилетники — люди донельзя воинственные! Их черной икрой не корми, только дай лишний раз с кем-нибудь повоевать. Но, разумеется, с соблюдением всех гуманных правил и чужими руками.
Гименей слегка задумался и продолжил:
— Однако на этот раз Глебу Удаловичу повезло. Слишком свежи еще были у крапивного семени воспоминания о прошлом — о любимом сельскохозяйственном занятии Грозного царя-номинанта на звание «Имя России». И они с прошлого перепугу, ожегшись на молоке, дули на молочный напиток. Что если Незнаменитый, но все же царь, протрет свои ясные очи, увидит, что творят верноподданные, и прикажет: «Четвертовать этих мерзавцев и посадить на кол!» И еще забудет добавить свою обычную гуманистическую поправку: «В связи с теми, той и этим, наказание считать условным»? Вот и решили мздоимцы не рисковать, не гадить прославленному воеводе по-крупному, а напакостить по мелочевке. Чтобы и воняло, и не поймешь откуда. Где одержал свою славную победу князь Глеб Удалович Панов, прогнав супостатов с Кудыкиной горы? За озером Великим, у горы Крутой. Значит и следовало ему по царскому рескрипту именоваться светлейшим князем Пановым-Крутогорским или Великоозерским. Но дьяки по наущению своей крыши в боярской думе написали в жалованной грамоте: «Отныне именовать светлейшего князя Глеба Удаловича Панова, а в дальнейшем и всех его потомков Пановыми-Закудыкиными в память героической победы Глеба Удаловича за Кудыкиной горой». «А если, мол, царь спросит: “Вы чего, олухи, понаписали?!” — злоехидно посмеивались дьяки, — сделаем невинные глаза и ответим: “Мы хотели как лучше, а что получилось как всегда, так это вековая роковая особенность российской реформации, а мы лишь песчинки в подшипниках ее ведущего и направляющего колеса”». И действительно, к ним не придерешься. Были героический штурм Кудыкиной горы и последующие победы? Были! Тогда какие претензии? По форме правильно, а по существу издевательство. Понял доблестный светлейший князь-воевода, какую подлянку подложили ему дьяки, схватился за голову, да поздно! Что написано пером, не вырубишь топором! Вот и пришлось слушать светлейшему князю и его потомкам, как на всех ассамблеях мажордом с натугой провозглашает: «Светлейший князь Панов-Закудыкин!». И это звучало посильнее, чем Кутузов-Голенищев! Много сил и денег потратили впоследствии князья Пановы, чтобы эта почетная добавка к их фамилии забылась и больше не произносилась. С большими трудами и за большую мзду удалось им выкупить у архивных дьяков жалованную грамоту Незнаменитого царя и предать ее семейному аутодафе. Но от информационного поля ноосферы ничего не скроешь! Там все-все сохраняется в соответствии с первоисточником, а последующие искажения отправляются в ноосферное помойное ведро. От имени и по поручению этого авторитетного компетентного источника я, бог законного брака Гименей и по совместительству уполномоченный ноосферного ОБСЕ, постановляю и объявляю, что ты, благородный Глебиус, не только виконт де Ла Панини, но и светлейший князь Панов-Закудыкин, то есть я хотел сказать Панов-Великоозерский-Крутогорский, ведущий свою родословную от самого Рюрика!
Некоторая стилистическая неопределенность в торжественном заявлении Гименея — что именно он подразумевал под авторитетным компетентным источником: ноосферное информационное поле или ноосферное же помойное ведро — несколько омрачила радость Глеба. Но, поразмыслив, он счел этот стилистический разговорный огрех бога вполне извинительным. В конце концов, Гименей — древний грек или почти столь же древний римлянин — не обязан знать русский язык в совершенстве, когда коренные россияне со средним, а то и высшим образованием, в том числе и уважаемые депутаты, изумляют все окрестные народы своим косноязычием. Так что уж тут спрашивать с Гименея!
