— С какого панталыка ты называешь предприятия легкой промышленности, да и нелегкой тоже, народными?! — не раз пыталась урезонить мужа Ирина Степановна. — Все фабрики и заводы давно уже принадлежат непонятным дядям неизвестного происхождения и гражданства. Почему также ты называешь их собственность российской, если эти дяди-собственники проживают в Лондоне и туда же переводят прибыль, полученную, это правда, в России? Скорое, их легкое и тяжелое имущество, о котором ты так печешься, следует считать английским, а России это имущество оставляет только токсичные отходы от своей деятельности. Поэтому перестань болеть за англичан, они в сто раз здоровее тебя, а уж чтобы переживать за благополучие кошельков лондонских непонятного происхождения дядь — это вообще нужно быть чеканутым!
Ирина Степановна надеялась, что с переходом на новую продовольственную работу супруг перестанет доставать ее вздорными обвинениями во вредительских поползновениях в отношении российского народного хозяйства, потому что перед ним откроется широкое поле для патриотической деятельности: закупай продукты у окрестных фермеров и тем способствуй развитию отечественного сельского хозяйства! А господина Федотова хлебом не корми, только дай порадеть родному Отечеству. Но параллельно ура-патриотическим усилиям квасного семейного патриота по торговле вкуснейшей квашеной капустой фермерского производства будут расти и финансовые поступления в семейный бюджет. Вот на что рассчитывала хитроумная ИЧП госпожа Федотова-Артюнянц. Конечно, раньше об открытии второй торговой точки и думать было нечего. Но когда Федотовы получили охранную грамоту, а господин Табунов отказался получать с них оброк, появились для этого все возможности.
Ирина Степановна порядок знала: положила в сумочку толстенький конверт и пошла к директору рынка. Но директор шарахнулся от конверта, как от ядовитой змеи десятиметроворостой. Замахал руками:
— Ставьте, ставьте ларек. Окажу всяческое содействие!
А прежде-то к нему и на хромой козе не подъедешь! Требовал такую взятку, как будто не ларек хочешь поставить, а целый супермаркет! Так что еще не раз добрым словом вспомнишь Гену Цаплина, хотя и к нему у Ирины Степановны тоже имелись претензии. Уж если полюбил девушку — женись, как все добрые люди. Или Дуня, красавица, умница, для него недостаточно хороша?! Да такую примерную и совестливую дочь, а значит, в будущем и жену, еще поискать… Да только вряд ли найдешь! Не как некоторые — готовы на свои прихоти рвать у родителей из горла! Взять хоть Дунину подругу Анюту, которую Дуня прозвала Титикакой. Давеча Титикакина мать плакалась Ирине Степановне: мол, дочка на нее орет, как оглашенная: «Змея! Не можешь мне дешевенькое колечко купить!» Дочурочка, оказывается, облюбовала себе в ювелирном золотое колечко с бриллиантиком… Ничего себе «дешевенькое» — полугодовая мамина зарплата! Мама-то ее работает в Земельном комитете, конечно, помимо зарплаты кое-что имеет… Зато риск какой! Того и гляди угодишь в каталажку! А Дуня со своей матери вообще никогда ничего не тянет. Ну там шубку, туфли новые или платье — не ходить же голой! И за то отработает — поможет родителям за прилавком. И на таком сокровище не жениться?! Хотя у молодых теперь другая жизнь. Им подают пример телезвезды и прочие властительницы дум и младых сердец. Нарисуется такая красотка на экране и обязательно похвастается: «Мой гражданский муж — бизнесмен…» Одно только отличие Дуни от телекрасотки, что Гена Цаплин, к сожалению, не бизнесмен… И ничьим мужем, даже гражданским, Геннадий пока еще не стал. Предпочитал не брать никаких обязательств, даже таких неопределенных, как при гражданском браке. Спасибо и на том, что свою возлюбленную теперь стал называть невестой, а не просто какой-то там неопределенной знакомой, как раньше.
А Дуня к тому времени уже уяснила, что для человека его имидж не менее важен, чем материальный интерес, а порой и поважнее. Чтобы мать не читала ей нотаций, когда Дуня оставалась ночевать у возлюбленного, Дуня и представила Геннадия своим гражданским мужем. К заботам об имидже прибавилась борьба за статус, когда юная Д. Артюнянц стала студенткой московского института. В вузе, в котором успешная абитуриентка принялась грызть гранит науки, уже была осуществлена самая важная задача и достигнута главная цель всей более чем двадцатилетней реформаторской деятельности на просторах государства российского — то есть создан многочисленный средний класс, пусть пока еще в пределах упомянутого учебного заведения. Многие студенты приезжали на лекции в дорогих иномарках, а в свободное от учебы время не отказывали себе в дорогостоящих развлечениях, несмотря на то что их родителям и так приходилось выкладывать немалые денежки за обучение своих отпрысков, А одна студентка с третьего курса, в меру интересная брюнетка, и вовсе посещала занятия только в сопровождении телохранителя. На фоне блистательного среднего и еще более привилегированного сословия в лице аристократической брюнетки особенно плачевно выглядела серая и голодноватая масса бюджетных и небюджетных студиозусов, теснящаяся в общежитии и съемных халупах и зарабатывающая на хлеб насущный разгрузкой вагонов и прочим непрофильным и непрестижным трудом. Дуне еще в школе все уши прожужжали наставлениями насчет толерантности, поэтому она не хотела никого обижать и про себя называла этих бедолаг культурным французским словом «гультепа́», которое ей подсказала одна интеллигентная женщина из известного кинофильма.
Администрация института благоволила к богатеньким студентам, памятуя, что средний класс — это не только наше, но и их тоже — всё (в смысле финансового благополучия), и смотрела сквозь пальцы на их шалости и прохладное отношение к учебе. Гультепа́ обоих полов тоже симпатизировала состоятельным коллегам, испытывая понятное желание подняться по социальной лестнице или хотя бы прислониться к ступеньке повыше. Телохранительная брюнетка, чей папа владел крупной фирмой, была в этом отношении вне конкуренции. Дуня случайно подслушала разговор двух старшекурсников из числа малосостоятельной золотомедальной бюджетной гультепы, перемывавших косточки своей богатой брюнетистой однокурснице. Один из этих ботаников все удивлялся, почему такой значительный человек, как брюнеткин папа, выбрал их незначительный институт, а не послал свою дочку учиться в Оксфорд или Гарвард, где бы ее окружали россияне равного с ней статуса? Другой объяснял коллеге, что, разумеется, брюнетка училась в Оксфорде, но даже та астрономическая сумма, что ее папа туда выплачивал, не смогла примирить тамошних профессоров с ее уникальной дуростью и любовью к экстремально-скандальным развлечениям. Потому значительный родитель и счел за благо держать дурищу-дочку под присмотром, поближе к дому. Но несмотря на глупость и вздорный характер девицы, с ней следует поддерживать самые добрые отношения, какие только возможно, потому что она не сегодня-завтра станет генеральным директором папиной фирмы и им же, возможно, придется работать под ее началом. Так поучал коллегу-студиозуса молодой медалист-карьерист.
«Вот те и на! — подумала Дуня. — Все называю дурами блондинок, а как видно, и брюнетки в этом отношении от блондинок не отстают».
И еще раз приходится убедиться, что все духовные, душевные и интеллектуальные качества человека ничто перед его социальным статусом! А если нет твердого статуса? Тогда следует поддерживать хотя бы достойный имидж. У Дуни с тем и другим была напряженка. Разумеется, с первого дня в институте к ней стали приставать с вопросом: «Не родня ли ты тем самым Артюнянцам или просто однофамилица?» Ответить: «однофамилица» — означало немедленный переход в разряд гультепы, чего Дуня ни в коем случае не хотела. Тем более что ее мама, в конце концов, урожденная Подосинкина. А сказать, что родня, мешало воспоминание, как Анжела оттирала об нее подошву своей туфельки. Да и вообще — вдруг брюнеткин папа встретит где-нибудь на презентации господина Артюнянца и сообщит ему: «А моя дочка учится в одном институте с вашей родственницей». Дуня тогда станет посмешищем для всего института, ведь брюнетистая дурища всем разболтает о недоумении господина Артюнянца! Поэтому Дуня предпочитала «да» и «нет» не говорить, загадочный вид хранить и институтских друзей и подруг не прямо, а полунамеком к такому мнению склонять, что скорее таки «да», новая первокурсница Дуня Артюнянц имеет отношение к знаменитому семейству олигарха Ю. Б. Однако все Дунины знакомые по институту все же разделились на «относительно верящих» и «по преимуществу в такое родство не верящих». Относительно верящие предпочитали на всякий случай с Дуней дружить (а вдруг и правда?!) и доброжелательно доводить до ее сведения ехидные высказывания неверящих, например:
