— Разумеется, не религия вуду ушла в астрал, а ее верховная жрица, — пояснила Дуня, заметив несколько недоуменный взгляд Глеба.
— Астрал, вы говорили, находится в Молдавии, и вы хотите, чтобы я по полицейским каналам установил тамошний адрес колдуньи? — догадался Глеб. — Но это можно устроить, только зная точные имя, фамилию и год рождения магини.
— К сожалению, я не знаю ни фамилии, ни отчества, ни года рождения всемощной колдуньи, если год и день рождения у нее вообще есть. И найти ее в Молдавии — это только полдела. Там обретается только ее физическое тело, а духовная сущность жрицы вуду ушла в астрал. Астрал — понятие эзотерическое, трансцендентальное, он — везде и нигде, но извлечь из астрала духовную сущность Петиной намагительницы невозможно без контакта с ее бренным телом. И если физическое тело всемощной колдуньи нельзя отыскать по полицейским каналам, мне придется поехать на Киевский вокзал. Там частенько появляются если не подруги, то хотя бы ее добрые знакомые.
Глеб согласился с Дуней, что на вокзалах она может встретить колдуньиных знакомых и даже родственниц, но настоятельно ей посоветовал, отправляясь на Киевский, снять с себя все золотые украшения, а в кошелек не класть значительную сумму денег. Потому что вызволит ли она с помощью колдуньиных подружек магиньину духовную сущность из астрала — это еще вопрос, а что кошелька и всех ценных вещей она там лишится, не вызывает никакого сомнения.
За такими разговорами они не заметили, как доехали до Разнесенска, где Глеб сдал Дуню с рук на руки ее маме, а на прощанье дал еще один совет: Дуню отвести на прием к психологу или невропатологу, а к болящему петуху Пете пригласить ветеринара. Курино-петушиный врач пропишет Пете хорошее лекарство, он выздоровеет и, возможно, его магические силы сами собой восстановятся. Потому что в здоровом теле — здоровый дух, в том числе и колдовской.
Распрощавшись с благодарившими его Дуней и Ириной Степановной, Глеб погнал машину в сторону Малинской. Он очень спешил и ловко встроился в жестяной поток иномарок и грузовиков, мчавшийся, гремя, дымя и ветер поднимая, к столице. Хвойно-лиственные лапы деревьев уже не тянулись умоляюще к шоссе с тщетной мольбой остановить буйный набег цивилизации на природу. Нет, ветки, как огромные метлы и веники, качались, словно выметая автомобилистов с их жестяными конями вон с лона природы. И не только березовые рощи, но и сосновые леса и перелески напрямую говорили своим зеленым языком:
— Проваливайте отсюда, придурки, со своими импортными тарахтелками! Ни дна вам, ни покрышки! Понавоняли тут!
Черный ворон с обгорелого в позапозапрошлогоднем пожаре дерева грозно прикаркнул на лесных экстремистов, устроивших несанкционированный митинг. Однако леса и лесонасаждения не испугались серьезного предупреждения и продолжали мятежно шелестеть хвойными иглами и березовой листвой:
— Уж и не знаем, что хуже — ужас без конца от вида безбашенной пьяни, разводящей костры посреди сухостоя, вышестоящего жулья, гонящего нас кругляками на импорт через все границы, или выше сидящих обалдуев, ничего не видящих, не дышащих и не соображающих, зато много говорящих, и все не по делу, или ужасный конец в страшном пожарище в результате их объединенных усилий.
Что им ответил ворон и вразумил ли он потенциальных смертников, Глеб не услышал и не узнал, потому что — вот оно уже, дачное поселение Малинская! Шины шуршат по гладкому асфальту улицы Красных Партизан, а сердце замирает:
— Скоро-скоро я увижу ее, буду глядеть-глядеть на ее прекрасное лицо и не смогу наглядеться… Не зря любимую называют ненаглядной!
Глеб проехал по растрескавшемуся асфальту Октябрьской улицы, свернул на испещренную ямами и колдобинами Пролетарскую и на Советской улице, опять-таки гладко асфальтированной, позвонил стражу никандровских ворот подполковнику запаса Космических войск Сергею Кузьмичу Воробьеву — предупредил, что подъезжает. Грандиозные ворота раздвинулись перед его машиной с тихим благородным жужжанием, и Глеб въехал на территорию поместья, почти не снижая скорости. Отсалютовав стражу ворот рукой в благодарность за оказанную любезность, Панов повел машину по идеально гладкому асфальту аллеи к особняку, но не успел проехать и пятисот метров, как увидел встречную машину начальника охраны поместья. Новиков еще издали семафорил рукой, призывая новоприбывшего остановиться. Глеб притормозил и вышел из машины навстречу шефу охранников, уже резво выскочившему на дорогу.
«Наверное, не терпится сообщить мне какую-нибудь новость», — догадался Глеб.
И не ошибся, хотя Олег Валерьевич, напротив, сначала начал расспрашивать его о здоровье, нормально ли доехал, как да что.
— Доехал нормально, все в порядке, о результатах поездки я пока доложил по телефону Курсакову в общих словах, надеюсь, ты уже в курсе, подробности, он сказал, обсудим на совещании.
— Да-да, Курсаков мне говорил, — подтвердил свою осведомленность Новиков и, взяв Глеба под руку, свел его с асфальтированной дороги на уютную, почти патриархальную лесную тропинку, вьющуюся под соснами вдоль внутриусадебной автомагистрали. — Тут будет безопаснее, — пояснил он несколько удивленному такой предосторожностью Глебу. — Одно дело грохнуться головой об асфальт, а другое — шлепнуться на мягкую землю. Последствия-то разные!
— Не собираюсь я шлепаться ни тут, ни там, — неуверенно возразил Глеб, потому что сердце-вещун подсказывало ему: начальник охраны завел такой разговор не зря.
— Духанский тоже не собирался, — зловещим тоном подтвердил его неприятные предчувствия Олег Валерьевич. — А теперь у него шишка на лбу с кулак, растяжение связок и подозрение на сотрясение мозга. А ведь я всех предупреждал, и его тоже: не связывайтесь с Юлькой, держитесь от нее подальше. Так нет же! Мы тут в беседке — я, Курсаков, Горюнов и Духанский — как раз обсуждали твой звонок в связи с новыми обстоятельствами по делу Никиты. А наша Юлечка со своими Уся-Русями все прогуливалась поблизости, как привязанная, а потом вдруг подходит к беседке и этим своим мерзким тоном заявляет: «Одни здесь разговоры разговаривают, вместе того чтобы ловить убийц Никиты, а других вообще носит неизвестно где…» Ну и все поняли: это она злится, что не видит тебя уже третьи сутки, раскипятилась от своей ненормальной ревности и на нас зло сорвала. Мы промолчали… Как говорится, не тронь, гм, его, оно и так воняет. А Духанского за язык потянуло, вздумал и над тобой, и над Юлькой подшутить. И со смешочком ей отвечает: «Мы как раз совещание закончили и сейчас поедем убийц ловить, а Панов и подавно уже давно при делах: он который день Дуню Артюнянц разрабатывает, никак не может от нее оторваться». Нет, ты представляешь?! Нашел на ком свой юмор оттачивать! Юлька на него своими глазищами как зыркнет! Духанский хоть и не блещет интеллектом, но тут сразу понял: дело плохо, нужно ноги от греха уносить. Попрощался и пошел. Только вышел на выложенную изразцовыми плитками площадку — как грохнется! Башкой об это самое изразцовое твердое покрытие! Аж искры из его лба полетели.
— Щербатинка там, наверное, какая-нибудь, плитка, может, искрошилась, вот и споткнулся, — упавшим голосом предположил Глеб.
