– Насколько она похожа?
– Во всяком случае, внешне она точно такая же, – заверил Савва Саторпин.
– Сегодня же доложу о результатах товарищу Меркулову, – широко заулыбался полковник. Прочертив на груди пальцем небольшой кружок, добавил: – Так что готовь место для ордена. И еще вот что, – его голос неожиданно посуровел. – Никто и никогда не должен знать, что Копье судьбы находится у нас. Твой рейд будет засекречен… Навечно! Так что будь к этому готов, капитан!
* * *
После выполнения задания Савва Саторпин получил назначение в небольшой город Рюдерсдорф, расположенный недалеко от Берлина, где он должен был принять командование вновь сформированным батальоном.
В Рюдерсдорфе уцелело с пару десятков зданий, но в них, как это было заведено, разместилось армейское начальство, штаб армии, войсковая разведка. В помпезном особняке с атлантами у входа расположилось интендантское начальство, завалив первые два этажа трофеями. Так что людям попроще оставалось пристраиваться как-то самим, а потому, не мудрствуя лукаво, бойцы разбивали палатки на площади и в садах, где места было поболее. Капитану Саторпину повезло больше других, – ему удалось подыскать небольшой особнячок на самой окраине городе, где кроме него разместилось еще с пяток младших офицеров. До Берлина было совсем ничего, каких-то полсотни верст. Но в силу каких-то соображений их часть не трогали, предоставив добивать немцев другим. В таком решении была некоторая обида: столько ползти, чтобы потом застрять в городке с труднопроизносимым названием. Хотя, с другой стороны, не очень-то хотелось сгинуть в самые последние часы войны.
Три дня, выделенные на расквартировку и на небольшой отдых, пролетели незаметно. Квартиру Савва снял без особого труда в небольшом чистом доме на окраине города.
Первый день он честно проспал. Второй просто отлеживался, почитывая книгу, а вот на третий решил побродить по окрестностям.
Городок оказался небольшой, но очень зеленый, вся земля закатана под брусчатку, а потому грязи не было даже во время большого ливня. Все это время его не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Несколько раз он даже пытался проследить, кто бы это мог быть, но всякий раз взор натыкался на немногочисленных прохожих, спешащих по каким-то своим делам, мальчишек, шныряющих между развалинами, солдат, разгребающих дороги от каменного хлама. Собственно, ничего такого, что могло бы внушать подозрение. Все волнения выглядели напрасными, о нем просто все позабыли. Подбросив на плечи сползающий мешок, Саторпин топал дальше.
Побродив по городу, он решил возвращаться.
Комнату Саторпин делил с двумя старшими лейтенантами, пехотинцами. Первый, представившись Михайловым, был высокий, гусарского облика; второй, напротив, необыкновенно щуплый и молчаливый, себя называл Генычем. Первый, казалось, заполнял собой все свободное пространство, рассказывая бесконечные истории, а второму доставалось лишь маленькая площадь в углу, ограниченная короткой кроватью. Так что они органично дополняли друг друга. Отчего-то к обоим пехотинцам капитан Саторпин испытывал невероятное раздражение, но умело скрывал его за предупредительной любезностью. Следовало бы съехать из этого дома, но другое, столь удобное жилище вряд ли можно отыскать в ближайшей округе.
Хозяйкой дома была крохотная женщина лет шестидесяти пяти. Весьма услужливое создание, потчевавшая постояльцев по утрам невероятно душистым кофе. Оставалось только удивляться, откуда у нее столь щедрые запасы, когда вокруг такое разорение. За все это время он не сумел встретиться с женщиной взглядом, даже разговаривая с ним, она не смела поднять голову выше отворота его гимнастерки. Саторпин подозревал, что за обычной любезностью прятался животный страх. По ее мнению, случилось худшее из того, что можно было представить: орды скифов наполнили Европу. Наверняка они до сих пор питаются человечиной, поджаривая ее на своих варварских кострах, а потому следовало умасливать их драгоценным кофе, чтобы вымолить себе крохи милосердия.
Уже от самого порога Саторпин уловил запах американской тушенки. Распахнув дверь, он увидел, как пожилая фрау поджаривает на огромной сковороде картошку с мясом, помешивая ее деревянным половником. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись, и впервые за это время он рассмотрел ее глаза: бледно-голубые, каким бывает только утреннее небо, в них виделась такая выразительная тоска, что Саторпин невольно передернул плечами. Отсидеться не удалось, война прошла через ее крохотный дом, забрав в «Гитлерюгенд» последних ее внуков, четырнадцатилетних Мартина и Карла.
В столовой он увидел двух пехотинцев, мило приговаривающих за столом пол-литровую бутылку самогонки, на тарелках сало, нарезанное крупными ломтями, да малосольные огурчики. Вот и вся снедь. Лица раскрасневшиеся, довольные, еще один фронтовой день оставался в прошлом.
– Присаживайся, капитан, – пьяно и весело махнул Михайлов, предлагая рядом свободный стул.
– Чего отмечаете? – спросил Саторпин, присаживаясь рядом.
– А повода особенного нет, – честно сказал старший лейтенант, разливая по граненым стаканам мутноватую жидкость. – Радость в том, что остались живы, вот на том и спасибо. Ну… будем здоровы! – поднял он стакан и весело влил самогонку в утробу. Смачно занюхал сивушный запах шматком сала, после чего вгрызся в него крепкими белыми зубами. – Так вот, жратва есть, а ложек на всех не хватает, – продолжал он прерванный рассказ. – Не черпать же ее жменями. Решил я сходить в соседний дом. А там фрау меня встречает. Перепугалась. Ужасть! – весело воскликнул он. – Я ей говорю, так и так, фрау, ты бы мне пару ложек дала. А она меня понимать не хочет, сразу прыг на кровать, платье задрала и ноги раздвинула, дескать, получай что хотел. Тьфу ты, думаю! Может быть, в другой раз и согласился бы, только такое занятие времени требует, как-никак от меня ложек ждут. Я иду в другой дом, открываю дверь, а там еще одна баба, моложе той… Груди, попа, все как положено… Такая же история. Как увидела меня, вся со страху затряслась, без разговоров легла на кровать и ноги тоже раздвинула. Плюнул я от досады, иду в третий дом, и там то же самое! – Щуплый пехотинец мелко расхохотался, порезав огурец на несколько долек, закусил им сладенько. – Ну, поверьте мне, мужики, я ведь тоже не железный. Снял я тогда штаны, взгромоздился на нее, ну и сделал свое дело.
– И как она тебе? – поинтересовался пехотинец, потянувшись за куском сала.
– Честно скажу, не было сладости. Так себе… Будто бы рыба какая. Едва не замерз, пока на ней лежал. Потом забрал у нее ложки и к своим вернулся. Меня стали спрашивать, чего это я задержался? Пришлось рассказать, как дело было. А мне потом солдатики все и растолковали. И что оказалось? – хлопнул он себя по коленям. – Наши танкисты проходили через этот городок, ну всех баб с голодухи и поимели. Попробуй им не уступи, когда они автоматами размахивают. А потом эту штуку я уже со многими бабами проделывал. Здесь бабам объяснять особо не надо, достаточно только на постель показать, как она сама все поймет… Давай еще по одной?
– Давай, – охотно согласился пехотинец, двигая навстречу стакан.
