«Его имя в любом случае не заставляет мое сердце биться быстрее, — подумал Левин. — И с какой стати, собственно, всех в этом расследовании зовут Бенгтами?»
Бенгта Олссона, и Бенгта Карлссона, и командира воздушного лайнера Бенгта Борга, плюс еще по крайней мере два или три десятка других свидетелей и добровольно сдавших пробу ДНК лиц связывало то общее, что все они носили имя Бенгт.
— И где он сейчас работает? — спросил Левин, главным образом с целью нарушить молчание.
— У нас проблема с компьютерами, поэтому тебе придется подождать до завтра, — сказала Сванстрём. — Когда родилась дочь, он вроде бы трудился в городском театре в Мальмё. Похоже, человек от культуры, как я уже говорила.
— Разберемся, — вздохнул Левин и подумал, что, если никто другой не испытывает желания заниматься этим, ему самому следовало попытаться переговорить с родителями Линды еще раз.
«Культура, парень от культуры, — подумал он, как только Сванстрём закрыла за собой дверь. — Чем я, собственно, занимаюсь?»
В четверг утром журналист Карин Огрен пришла в здание полиции Векшё и написала заявление в отношении комиссара Эверта Бекстрёма, обвинив его в сексуальном домогательстве. Поскольку сотрудника, который принял у нее бумагу, комиссар Олссон конфиденциально предупредил о таком повороте событий еще предыдущим вечером, тот отнесся к делу крайне серьезно и сразу очень обстоятельно опросил потерпевшую.
«Ну, жирный коротышка, берегись», — подумал он, как только вслух прочитал протокол Огрен и она расписалась под ним.
Комиссар Бенгт Олссон пришел к тому же выводу, когда через час ознакомился с этим документом. Поскольку он сам был человеком миролюбивым и даже переговорил с шефом Бекстрёма, который обещал окончательно решить проблемы своего подчиненного уже в выходные, планировал сразу же взять отгул и провести пару лишних дней у себя в летнем домике. Он отработал почти два месяца без передышки, и пришло время подзарядить батареи, чтобы на следующей неделе взяться за дело с новыми силами и без участия Бекстрёма, со всеми вытекающими для того пагубными последствиями.
«И если сейчас у кого-то есть желание лично помахать на прощание ручкой этому ходячему столичному несчастью, то, во всяком случае, не у меня», — подумал Олссон, перед тем как уехать в деревню, к своей дорогой супруге и относительному покою смоландской глубинки.
После обеда в четверг знакомый Левина из СЭПО наконец дал знать о себе. Для начала он извинился за задержку (другие неожиданные дела появились очень некстати), но потом выразил надежду, что Левин снисходительно отнесется к ней, ведь у него имелись новости.
Интересующий Левина номер числился за муниципалитетом Векшё, и его владельца удалось идентифицировать. Он работал в отделе культуры и в понедельник седьмого июля написал заявление о пропаже данного мобильника приблизительно между четвергом третьего и понедельником седьмого июля. Во всяком случае, так он считал, поскольку в четверг, уходя в отгулы, оставил его в ящике письменного стола у себя в кабинете, если ему не изменяла память. А по возвращении на работу в понедельник не смог найти. Естественно, он поговорил с коллегой, который ведал у них такими вопросами, и все пошло своим чередом. С заявлением об утрате и попытками отследить пропажу.
В конце концов выяснилось, что пропавший мобильник использовали дважды за это время. Во-первых, для ошибочного звонка женщине-наркологу, так интересовавшего Левина, в два пятнадцать ночи в пятницу четвертого июля. Во-вторых, семь часов спустя в тот же день. И удалось также определить, откуда были сделаны оба звонка. Первый, похоже, произошел из центра Векшё. В то время как второй — из окрестностей Льюнгбюхольма, то есть из места примерно в десяти километрах на юго-запад от Кальмара. Что касается второго звонка, его сделали тоже на мобильный. И, к сожалению, из числа тех, чьего пользователя с предоплатной картой невозможно отследить. Больше пропавший телефон не использовали.
— Да, это все, — констатировал старый знакомый Левина. — Я отправлю тебе имейл с теми же данными, но решил, что лучше всего позвонить.
— Я действительно очень обязан тебе, — сказал Левин, поскольку не первый раз сотрудничал с коллегой и СЭПО и знал, что от него ожидать. — Еще одно дело, — добавил он. — А у тебя нет имени пользователя мобильника?
— Ах да, я же забыл сказать, — спохватился знакомый Левина, с трудом скрывая свой восторг. — Ты не поверишь. На вид самый обычный человек. Так что здесь, боюсь, тебе нечего ловить. Я ради забавы пробил его, и он не числится ни у нас, ни у вас. Похоже, нормальный добропорядочный гражданин. Вне всяких подозрений, не говоря уже о всевозможных кошмарах, с которыми тебе постоянно приходится иметь дело.
— Но имя у него все-таки есть? — поинтересовался Левин, уже имевший опыт общения с коллегой.
— Его зовут Бенгт Монссон, Бенгт Аксель Монссон, — сказал сэповец. — Ты получишь полные данные о нем по электронной почте. Его паспортная фотография, кроме того, достаточно свежая. Ей менее года, если я не ошибаюсь.
«Один раз — ерунда, а два раза — уже перебор», — подумал Левин. Он ненавидел случайности, а сейчас от Евы Сванстрём получил то же самое имя — отца маленькой девочки, чьим дедушкой был летчик.
— Спасибо, — сказал Левин. — Мне, кажется, сейчас все уже ясно, — добавил он.
— Если ты так говоришь, значит, я тоже в это верю, — поддержал его коллега, который тоже не впервые имел дело с Левиным и знал его еще с тех пор, когда они вместе учились в школе полиции.
74
Положив трубку, Левин сделал именно то, что он обычно делал в подобных ситуациях. Сначала закрыл дверь и включил красную лампу над ней. Потом взял бумагу и ручку и попытался привести в порядок свои мысли. Это всегда получалось лучше, когда он имел перед собой белый лист. Вдобавок в виде исключения сейчас он мог не опасаться, что Олссон или Бекстрём помешают ему. Первый из них взял отгулы и уехал в деревню, и Левин не видел причины нарушать его планы, пока сам еще не осознал значения открывшихся для него фактов. А Бекстрём, по сути, больше не докучал всем своим присутствием. Скорей всего, смирился с судьбой и полным ходом паковал вещи перед возвращением в Стокгольм.
Остается главный вопрос, подумал Левин. Что, собственно, говорило против Бенгта Монссона, Бенгта Алекса Монссона тридцати пяти лет, ответственного за так называемые особые проекты в отделе культуры муниципалитета Векшё, отца ребенка младшей дочери командира воздушного лайнера. Человека, с которым он никогда не встречался, никогда не разговаривал и которого даже не видел. Человека, чье имя никогда не всплывало в расследовании убийства Линды и явно ни в каком другом полицейском деле тоже… Так что тогда указывало именно на него как на убийцу Линды Валлин? И где Левин еще наталкивался на это имя? До того как сначала Ева Сванстрём, а затем старый друг из СЭПО озвучили его ему. Потом он внезапно вспомнил о своем первом велосипеде. Об огненно-рыжем «Крессенте Вэлианте».
