Среди всех соседей нашлась одна женщина, обладавшая полезной информацией, но, узнав содержание ее рассказа, кое-кто посчитал, что лучше было бы обойтись без этих показаний. Рогерссон отложил их в сторону, когда просматривал материалы допросов, прошедшие через его стол, прикрепив к протоколу листок бумаги с коротким пояснением: «Путающая все на свете старая дама. Не заслуживает доверия. Я. Р.».
С ней беседовала Анна Сандберг. Одинокая пенсионерка Брита Рудберг девяноста двух лет жила в ближайшем к парковочной площадке доме. Ее квартира находилась на втором этаже, и с балкона было хорошо видно то место, где стоял «сааб». На балконе старушка и сидела, когда увидела, как угоняют машину. Каждое утро летом она по привычке находилась на балконе, пока не становилось слишком жарко, и как раз тот день хорошо запомнила. Дело происходило в пятницу, часы показывали около шести, и примерно в это время она обычно просыпалась летом. Когда дни становились короче, и рассветало позже, она зачастую спала дольше, но даже среди зимы никогда не пробуждалась позднее половины седьмого.
Сандберг, по крайней мере сначала, свидетельница показалась очаровательной и довольно бодрой, несмотря на свой возраст, причем она явно понятия не имела о случившемся месяц назад убийстве, а еще меньше о том, что машину, о которой ее спрашивали, угнали. Потому она была совершенно уверена относительно пятницы четвертого июля.
— Но я же это помню, — сказала свидетельница и улыбнулась Сандберг. — Это как раз день моего рождения, исполнилось девяносто два года, — добавила она. — Я купила торт в кондитерской в городе днем ранее, чтобы себя порадовать, и, помнится, села на балконе с ним и с кофе, который обычно пью по утрам. Я даже поздоровалась с ним, — объяснила она. — Он возился с автомобилем, и я подумала, что он, конечно, собирается ехать в деревню, поскольку встал так рано.
— Вы можете описать того человека, который возился с автомобилем и с кем вы поздоровались? — спросила Сандберг и, сама того не ведая, внезапно почувствовала возбуждение, какое сплошь и рядом охватывало Бекстрёма, пусть и без особой на то причины.
— Мне пришло в голову, что это был сын, — сказала свидетельница. — По крайней мере, человек очень похожий на него. Он выглядит просто отлично. Как парни обычно выглядели в годы моей молодости, — объяснила она.
— Сын? — переспросила Сандберг.
— Да, сын летчика, владельца автомобиля, — уточнила свидетельница. — У него же есть сын, и он ужасно похож на того молодого человека, с которым я поздоровалась. Тоже темный, стильный, хорошо тренированный.
— Он поздоровался в ответ? — спросила Сандберг. — Когда вы поприветствовали его?
Теперь свидетельница явно заколебалась. Возможно, он кивнул, но гарантировать на сто процентов она не могла. Зато была почти уверена, что посмотрел на нее. Несколько раз даже.
Помнила ли она, как он бы одет? По этому поводу ее тоже одолевали сомнения. Возможно, как все молодые мужчины его возраста, когда они в жару оказывались на улице и собирались ехать в деревню.
— Вроде в брюки свободного покроя и в такого же фасона рубашку, — сказала она без особой уверенности в голосе.
— Короткие или длинные брюки? — настаивала Сандберг, стараясь говорить спокойно, обычным тоном и не торопить собеседницу с ответом.
Короткие или длинные? На сей счет свидетельница, конечно, предпочла бы промолчать, но, если бы ей сейчас пришлось выбирать, пожалуй, она остановилась бы на коротких, при мысли о жаре. Относительно цвета одежды она также не помнила точно. Ни коротких, ни, возможно, длинных брюк, ни рубашки. Запомнила только, что они были темные. В любом случае не белые, поскольку тогда она точно вспомнила бы.
Его обувь? Она обратила внимание на нее? Еще большие сомнения. Разве на обувь обычно смотрят? Если бы с ней было что-то не так, она наверняка обратила бы внимание. Возможно, на нем были такие вот резиновые «слипы», в которых молодежь в наше время ходит постоянно.
Босиком? А мог он быть босым? Нет, конечно же нет. Поскольку она уж точно обратила бы на это внимание, и хотя, сама никогда не имела водительского удостоверения, но, само собой, понимает, что автомобилем не управляют голыми ногами.
— Резиновые «слипы», — повторила госпожа Рудберг и кивнула. — Такие, как сейчас у всей молодежи.
Зато по двум пунктам она была абсолютно уверена. Во-первых, что все происходило в день ее рождения, когда ей исполнилось девяносто два года, в пятницу четвертого июля около шести утра. А во-вторых, что он возился с автомобилем примерно десять минут, сел в него и уехал, и при мысли о его наряде, у нее почти не вызывало сомнения, что он отправился в деревню, встретиться со своей женой и детьми. Вдобавок она была практически уверена по третьему пункту. Если это и не сын летчика, то точно человек ужасно похожий на него. Темный, симпатичный, спортивный, приятный на тот манер, каким отличались парни из ее прошлого.
Сандберг спросила, помнит ли она еще что-нибудь про то утро, но ее занимал лишь ливень, обрушившийся на Векшё сразу после семи и закончившийся около восьми.
— Больше ничего интересного не вспоминаю. А что вы имеете в виду? — спросила госпожа Рудберг и с удивлением посмотрела на Анну Сандберг.
Но та не унималась:
— Какое-нибудь другое событие случилось в тот день?
Ничего, по словам свидетельницы. Она не читала никаких газет, редко смотрела телевизор или слушала радио, и никакие новости ее не занимали. Близко она ни с кем не общалась уже много лет, и, к сожалению, все дни в ее жизни стали теперь ужасно похожими один на другой.
После еще трех попыток Сандберг рассказала о выпавших менее чем за час тридцатимиллиметровых осадках в результате ливня, других осадков в Векшё за последний месяц не было.
У госпожи Рудберг не сохранилось воспоминаний ни о каком ливне или даже дождике, возможно, потому что она уже покинула балкон и прилегла в постель, когда с неба хлынули потоки воды.
— Да, иначе я вспомнила бы это. В такое сухое лето, — добавила она.
58
— Если вас интересует мое мнение, старуха совсем чокнутая, — сказал Рогерссон, когда разыскная группа на следующий день обсуждала показания девяностодвухлетней дамы и всех прочих живущих по соседству свидетелей.
— Почему ты так считаешь? — спросил Олссон, который уже несколько дней занимал место во главе стола.
— Поскольку, во-первых, у летчика нет и не было никакого сына и ни о ком подобном он и слышать не хочет. Вот зять у него есть. Он — штурман авиакомпании САС, и сейчас улетел в Австралию с младшей дочерью командира воздушного лайнера, на которой женат уже долгие годы, и к тому же они оставили Швецию в среду восемнадцатого июня, за две с половиной недели до убийства Линды. Их ждут дома через неделю, поскольку ребенок пойдет в школу. Кроме того, летчик ужасно разозлился, когда я позвонил и спросил о его забытом сыне. Поинтересовался, чем мы, черт возьми, занимаемся. Он ведь уже рассказал одному из моих коллег, что у него две дочери, внучка, зять, но никакого сына, — закончил Рогерссон и почему-то зло посмотрел на Саломонсона.
