65
Векшё — Стокгольм, понедельник 18 августа — воскресенье 24 августа
В понедельник, когда охота за убийцей Линды шла восьмую неделю, Бекстрём почувствовал, что уже начал уставать от всей истории. Они не могли больше брать пробы ДНК, пусть даже такой придурок, как Олссон, должен был понимать, что в случае провала с любым другим способом им все равно удалось бы вычислить убийцу через генетический код. К тому же не осталось больше никаких лакомых кусков. Ни одной многообещающей версии или подозреваемого, чтобы вцепиться в них зубами. В наличии имелась только чокнувшаяся от старости старуха, забывшая, когда она родилась, и считавшая, что преступник похож на человека, которого не существует. Плюс все другие так называемые свидетели, не видевшие, не слышавшие и не понимавшие ничего и только вносившие в следствие хаос и сумятицу. И наконец, всевозможные психи с их галлюцинациями и видениями. Чем он, собственно, здесь занимался?
«Нет, это не место для настоящего полицейского. Самое время паковать чемоданы и возвращаться на работу в Стокгольм». Он попал в чисто дьявольский город. Не говоря уже о сумасшедших бабах, живших здесь. Плюс все газеты, телеканалы и радиостанции, для которых сегодня, похоже, основной задачей стало рассказывать ему и его коллегам, как они должны выполнять свою работу. И потом еще всевозможные начальники, блиставшие своим отсутствием, как только требовалось поддержать простых трудяг. Взять хотя бы последний случай с чертовым лопарем, которого самая крупная из вечерних газет не смогла найти, чтобы получить от него простой комментарий.
И словно этого еще было мало, коллега Сандберг неожиданно появилась в его комнате. Закрыла дверь за собой и прошептала те мизерные сведения, которые могла сейчас поведать:
— Сегодня утром на тебя пришло заявление.
— И чем я отличился на этот раз? — спросил Бекстрём. — Помимо того, что выполнял мою работу?
«Превысил бюджет Государственной полиции на закупку мензурок с ватками», — подумал он.
Попытка изнасилования, по данным заявителя. Сексуальное домогательство, по мнению коллеги, принявшего заяву и положившего ее в кучу прочих бумаг.
— Ты издеваешься надо мной? — констатировал Бекстрём, сразу догадавшись, как обстоит дело.
«Привет от всех чокнутых старух на нашей земле».
К сожалению, нет, если верить Анне Сандберг. Согласно данному документу, поздно вечером пятнадцатого августа Бекстрём у себя в номере отеля, во-первых, сделал то, что он действительно сделал, а во-вторых, нечто иное, о чем даже не помышлял. Жертвой стала репортерша местного радио Векшё Карин Огрен, сорока двух лет. А заявление пришло от ее близкой подруги, председателя кризисного центра помощи женщинам, Моа Хьертен. И единственным позитивным моментом здесь было то, что потерпевшую Огрен не удалось найти, а также то, что отсутствовали свидетели, как часто бывает в подобных случаях.
— Не понимаю, что ты городишь, — сказал Бекстрём. — Я никогда даже не целовался с этой женщиной.
«И это ведь чистая правда».
— Мне без разницы, — отрезала Сандберг и покачала головой. — Я просто подумала, тебе стоит знать об этом.
— Хьертен, Хьертен, я припоминаю ее, — проворчал Бекстрём. — Жирная баба, которая бегает в старой розовой ночнушке? С ней я встречался в здании полиции. Она же близкая знакомая коллеги Олссона.
— Я тебя предупредила, — повторила Сандберг.
— Очень мило с твоей стороны, Анна. — И Бекстрём улыбнулся своей самой непринужденной улыбкой. — При нашей работе каждый норовит вывалить на тебя кучу дерьма, — добавил он и устало вздохнул.
«У них нет свидетелей».
Поймать врачиху-нарколога оказалось не так легко. Как только она вернулась на рабочее место, ее услуги сразу же понадобились в операционной, и только после обеда она выкроила время для встречи с Левиным. При условии, что это важно, конечно. И что ей не придется нарушать врачебную тайну, и если он придет к ней, а не наоборот, поскольку он не захотел сообщить по телефону, о чем пойдет речь.
Но когда они сидели у нее в кабинете в больнице, беседа прошла непринужденно, и результаты превзошли ожидания. Белый халат и засунутый в карман стетоскоп. Коротко подстриженные светлые волосы, стройная и хорошо тренированная фигура, наблюдательные голубые глаза и взгляд, свидетельствовавший о широкой душе, пытливом уме и чувстве юмора.
«Привлекательная женщина, — подумал Левин. — Хотя какое это сейчас имеет отношение к делу», — оборвал он себя.
Не вдаваясь в причину, Левин быстро рассказал, что его интересует. Не было ли странных звонков по ее домашнему телефону? Особенно вечером или ночью, накануне ее отъезда в отпуск, а также следующим утром.
— А именно четвертого июля, — уточнил Левин.
— Речь идет об убийстве женщины — стажера полиции? Не так ли? — Она с любопытством посмотрела него.
— Этого я не говорил. — Левин слабо улыбнулся.
«А она не просто привлекательная».
Этого он, конечно, не говорил. Она сама все сказала и не ждала никакого ответа. И смогла просчитать его в любом случае. Двадцать четыре часа назад, вернувшись из заграничного отпуска, она понятия не имела об убийстве Линды. Однако, бегло пролистав старые газеты и успев дважды посидеть в кафетерии на работе, сейчас знала столь же много, как и все другие.
— Я ни разу в жизни не встречалась ни с одним охотником за убийцами. А тем более из Государственной криминальной полиции, — констатировала она.
— Наверное, прекрасное ощущение? — пошутил Левин.
— Поэтому, увидев тебя, я даже немного обрадовалась, — сообщила она.
— Спасибо, — сказал Левин.
«К чему этот разговор?» — подумал он.
— Ты, похоже, из твердого теста. Так ведь мужчины обычно говорят? Из твердого теста, — уточнила она. — Вдобавок я, наверное, смогу помочь тебе. Пусть и не понимаю, каким образом. Так вот, дело обстояло так…
Ей редко звонили незнакомые люди. Все ее телефонные разговоры имели непосредственное отношение к работе. Случалось, конечно, кто-нибудь ошибался номером, но такие звонки она обычно довольно быстро забывала. И ни о каких неприятных телефонных разговорах ей никогда не приходилось беспокоиться за два года, которые она провела в Векшё.
— Никаких молчаливых сопений в трубку, — констатировала она. — Надо надеяться, поскольку у меня секретный номер, а не из-за моего не слишком юного возраста, — уточнила она.
Это была одна причина, почему она запомнила тот разговор. Другая состояла в том, что она собиралась уехать в отпуск за границу в пятницу четвертого июля. Прокатиться на поезде до Копенгагена, а оттуда самолетом перебраться в Нью-Йорк, и чтобы ее план сработал, ей следовало покинуть Векшё самое позднее в четыре часа дня. Все могло бы рухнуть, если бы случилось что-то серьезное и срочное на работе, требовавшее ее присутствия. Все утро в пятницу она просидела как на иголках в ожидании, что ей вот-вот позвонят, поскольку у отца одного из коллег внезапно случился инфаркт.
