Бекстрём ободряюще кивнул Олссону, который, судя по его виду, не испытывал особой радости от темы их разговора.
— Наверное, много, насколько я понимаю, — промямлил он.
— Более двух тысяч, — сообщил Бекстрём с напором. — Пятнадцать процентов наших братьев по оружию, и по большому счету все, кто пытается активно заниматься своей работой.
— Да, это ужасно, — согласился Олссон.
— А тебе известно, как много из этих коллег оказываются осужденными? — продолжил Бекстрём, не собираясь ослаблять захват, коль уж он вцепился в свою жертву.
— Не так много, — предположил Олссон.
— Ты будешь смеяться. От одного до двух в год. Менее одного на тысячу всех коллег, которых всякие гнусные личности изо всех сил стараются облить дерьмом.
— Да, это действительно неприятная ситуация, — согласился Олссон и сделал попытку подняться.
— Пожалуй, мне надо переговорить с профсоюзом и с его помощью позаботиться о заявлении по поводу ложного доноса, — сказал Бекстрём.
— В отношении пострадавшей? — спросил Олссон.
— Нет, в отношении чуда в розовом наряде. Я не думаю, что у вас есть пострадавшая, — сказал Бекстрём. — Так что поразмысли на досуге над этим делом, — предложил он щедро.
— О чем ты? — спросил Олссон нервно.
— Надо ли нам заявлять на нее, — объяснил Бекстрём. — На бабу в розовом.
«Пораскинь же мозгами, придурок».
— Это, конечно, не понадобится, — сказал Олссон и поднялся.
— И что сказал Бекстрём? Он нашел какие-то доводы в свою защиту? — поинтересовался комиссар полиции лена пять минут спустя.
— Он выглядит так, словно ничего не понимает, — сказал Олссон и покачал головой. — Считает, что нам надо обвинить Моа Хьертен в ложном доносе. Подумывает еще обратиться в профсоюз.
— Но неужели это может понадобиться? — простонал комиссар полиции лена. — Ты, кстати, разговаривал с пострадавшей?
— Только по телефону.
— И что она сказала?
— Она вообще не желает разговаривать об этом деле и не собирается писать заявление в полицию, — сообщил Олссон. — Но я все равно готов поклясться, что дело не чисто.
— Угу, конечно, — кивнул комиссар полиции лена. — Подобное нередко случается, но речь ведь идет о нашем коллеге, и, если пострадавшая сейчас отказывается помогать, я не понимаю, как нам разобраться с ситуацией. Поправь меня, если я ошибаюсь, но не на Хьертен же напал Бекстрём?
— Тебе надо поговорить с новым шефом Бекстрёма, — предложил Олссон. — С Юханссоном.
— Ты имеешь в виду Ларса Мартина Юханссона, нашего нового главкримпа? — уточнил комиссар.
— Да, точно, — подтвердил Олссон. — Он ведь узнает обо всем рано или поздно.
— Я обещаю подумать над этим делом, — сказал его начальник.
«Что случилось с Олссоном? — подумал он. — Я, вероятно, целиком и полностью ошибался в этом человеке».
Во второй половине дня, как раз перед тем, как Левин собрался пойти к себе в отель, позвонил его знакомый из полиции безопасности, чтобы рассказать все о номере телефона, который искал Левин.
— Ты был абсолютно прав, Ян, — констатировал коллега из СЭПО. — Это обычный служебный мобильник. Он числится за муниципалитетом Векшё, и, если ты дашь мне еще сутки, я раскопаю имя того, кто его использует, — объяснил он.
— Я буду очень благодарен. Лишь бы у тебя не возникли проблемы, — заметил Левин.
Ни о каких проблемах, по словам его приятеля, не могло быть и речи. У СЭПО имелся свой человек в муниципалитете Векшё с очень хорошим положением, и требовались только еще одни сутки.
— Ну, тогда все замечательно, — воспрял духом Левин.
— Ерунда, — ответил его знакомый. — Я позвоню завтра, и ты получишь имя придурка, который своими звонками мешает людям спать по ночам.
— Даже не знаю, как тебя благодарить, — сказал Левин.
На него неожиданно навалилась старая знакомая меланхолия. Та самая, обычно навещавшая его каждый раз, когда он начинал понимать, что добрался до черты, за которой грядут последствия для людей из плоти и крови.
69
В его снах все было гораздо хуже. Никакой меланхолии. Голый страх, заставлявший тело метаться, а ноги закручивать простыню так, что она превращалась в лежащую посередине кровати мокрую от пота веревку. Он оставался один на один со своим страхом, лишенный возможности защищаться самым естественным способом, просто подумав о чем-то другом, как он обычно поступал, когда бодрствовал.
Только не этой ночью.
Другое индейское лето, уже почти пятьдесят лет назад. Ян получил свой первый настоящий велосипед. Огненно-рыжий «Крессент Вэлиант». Названный в честь благородного рыцаря принца Вэлианта, жившего в ту давнюю пору, когда не было еще никаких велосипедов, а только лошади.
Он уже забыл, какой раз подряд отец бежит сзади, держит его велосипед за багажник и подбадривает своими криками.
Он крепко держит руль, изо всех сил крутит педали и, по крайней мере, перестал закрывать глаза в тот момент, когда чувствует, что сейчас упадет и поцарапает колени.
И теперь осталось самое трудное. Гравиевая дорожка перед домом между белой калиткой и красным крыльцом, где наверняка стоит мама и жарит блинчики, поскольку сегодня четверг.
— Никакой опасности, — кричит отец у него за спиной. — Я держу. Никакой опасности. Я держу.
Ян крутит педали и рулит увереннее, чем обычно, поскольку папа держит, и перед домом он тормозит осторожно, ставит левую ногу на холмик и слезает с велосипеда.
И, обернувшись, видит, что отец стоит у белой калитки и смотрит на него с улыбкой на загорелом лице. Он слишком далеко, чтобы потрепать Яна по волосам, но в этом уже нет необходимости.
70
Комиссару полиции лена Крунуберг не понадобилось звонить шефу Государственной криминальной полиции. В среду утром Ларс Мартин Юханссон сам связался с ним.
— Я буду краток, — сказал он. — Речь пойдет о Бекстрёме. Если дело не обстоит так, что тебе нужен именно он и никто другой, я решил отозвать его домой. Кроме того, могу отправить к тебе новых людей.
— Да, — сказал полицмейстер. — Я рад любым ресурсам, которые мы сможем получить, и, конечно, если Бекстрём необходим тебе для более важного задания, я, естественно, готов смириться с этим.
— Более важное задание, — ухмыльнулся Юханссон. — Я собирался забрать его домой, чтобы устроить ему головомойку, а закончив с этим, подумаю, найдутся ли у меня какие-либо задания для него в будущем.
— Если все дело в заявлении, то, я думаю, с этим еще много неясностей, и пока рано наказывать старину Бекстрёма, — возразил комиссар, прилагая максимум усилий, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и увереннее.
