Согнав со своего лица злобную маску, натянуто улыбаясь, представляюсь и, как положено, интересуюсь анкетными данными заявителя, и какое именно горе завело его в наши края. Его фамилия Шмидт.
– Как у мятежного лейтенанта, – почему– то первое, что приходит мне на ум.
Предлагаю Шмидту и супруге пройти в кабинет Сокова. Доставив их к месту назначения, хочу сразу уйти, но Михалыч неожиданно указывает мне на стул, предлагая остаться.
Лицо Михалыча серьезно и озабочено. Рабочий стол просто завален бумагами. Сразу видно, что это очень занятый и важный человек. На Михалыче надет мундир при всех регалиях, хотя поутру он был в гражданской одежде. Носить форму Михалыч не любит и, находясь в отделении, предпочитает надевать обычный костюм. Одевается в форму лишь в случае вызова к руководству или приезда какой-либо из многочисленных комиссий.
Соков встает и выходит из-за стола. Широким жестом приглашает вошедших граждан садиться. Потом устало опускается в кресло сам. Слегка наклоняет тело вперед, надевает очки, которые никогда не носит. Вынимает из кожаной, черной папки белоснежный лист бумаги с тиснением в углу и внимательно смотрит на Шмидта. Теперь он готов выслушать потерпевшего, понять его проблемы и, главное – помочь! А как иначе?
Речь Шмидта безукоризненно правильна, с едва заметным акцентом. Сразу видно – дипломат! Образованный человек! Из его неторопливого рассказа я понял, что у них за границей, оказывается, не принято забирать с собой из оставляемой на ночь вне гаража, собственной автомашины все, что могут снять и отвинтить злодеи в отсутствие хозяина, как ежедневно поступает наш родной доморощенный автолюбитель. Дело не в личном пижонстве, а в том, что там никого не интересуют щетки дворников, лобовые стекла, колеса отдыхающего в ночное время транспорта. Оказывается – не принято это там. Тут все понятно – изобилие товара! Перенасыщение рынка!
Вот и господин Шмидт так торопился увидеть и обнять любимую тещу, что совсем позабыл о нашей суровой действительности. Как последний простофиля посчитал он, что вовсе не обязательно таскать с собой Корф с фотоаппаратом и другие вещи, не нужные ему в квартире. Хорошо хоть ключи догадался из замка зажигания вытащить.
Проснувшись в прекрасном расположении духа, приняв ванну и плотно позавтракав тещиными блинами, вышел на улицу к машине и увидел, что его любимица несколько покорежена, и в салоне отсутствуют дорогие его сердцу вещи. Сразу, конечно, стал обзванивать всех и вся. В результате чего его просто послали. Разумеется к нам. Но «дело века» взяли под жесткий контроль.
Господин Шмидт замолкает, снимает и протирает мягкой тряпочкой очки в тонкой золотой оправе.
Смотрю на Михалыча. Его лицо горит негодованием от только что услышанного. Кажется, он сию секунду готов сорваться со своего места и без промедления ринуться на поиск негодяев, доставивших столько горя милейшему Шмидту. Но с видимым трудом сдерживает себя от этого благородного, но опрометчивого для человека его уровня шага. Лишь пафосно отделывается дежурной фразой о личном безмерном сочувствии господину дипломату. Потом задает несколько ничего не значащих вопросов и что-то при этом записывает в блокнот неизменным карандашом (чтобы в последствии запись устранить). Михалыч даже материалы «расписывает» подчиненным тоже карандашом и с той же целью. Закончив все предварительно необходимые манипуляции, Соков берется за трубку массивного черного телефона с множеством различных рычажков, кнопок и клавиш. Этот величественный агрегат стоит на его столе исключительно для красоты, потому что был сломан еще при прежнем начальнике и принят Михалычем по «наследству» как любителем старины. Он напряженно крутит пальцем диск. Я еле сдерживаю смех, приблизительно догадываясь о ближайшем развитии событий.
– Дежурный!! – голос Михалыча суров и грозен. – Сегодня ночью в районе совершено опасное преступление в отношении иностранного гражданина. Срочно поднять по тревоге свободный от службы личный состав. Усилить патрульные группы. Обеспечить оперативную группу спецтехникой и транспортом. Вызвать кинолога со служебно-розыскной собакой… – Сокова понесло, его уже не остановить, голос звучит все тверже и тверже и …. О боже, он не заикается. Я жду. По логике вещей сейчас дойдет до вертолетов, дальней морской авиации и высадки десанта. И вот оно началось…
– Да, чуть не забыл, обязательно свяжись с базой кат……, – тут Михалыч во время осекся, поняв, что катера сейчас задействованы быть ну никак не могут, потому что на дворе зима. И опять стал заикаться.
– В общем, ты сотрудник опытный и сам все п-прекрасно знаешь, не в первый раз… – Михалыч бросает трубку и устало откидывается на спинку кресла.
Шмидт и супруга сидят, не шелохнувшись, слушая этот бред. Их лица выражают глубокое почтение и спокойствие за благоприятный для них исход. Шмидт робко пытается возражать, мол, не стоит отрывать от дела стольких занятых людей ради их скромных персон. Но Михалыч его тут же перебивает.
– А как Вы думаете? Мы должны оперативно и четко реагировать на все заявления. Закон нас этому обязывает. А мы, как известно, слуги народа, живем и работаем для людей! – Высокопарно завершает представление Соков, уткнув на последнем слове прямой, как штырь указательный палец в потолок.
Немного помолчав, приводя в норму несколько сбившееся дыхание, Михалыч обращается ко мне.
– Товарищ лейтенант, п-примите у господина Шмидта заявление, опросите его. Обратите особое внимание на характерные п-приметы похищенных вещей, и немедленно дайте сведения в информационный центр.
Михалыч показывает, что деловая часть разговора закончена и предлагает Шмидту и супруге проследовать за мной. У самых дверей, как Мюллер Штирлица, просит меня остаться.
– П-примешь заявление, опросишь и п-попроси через часик вернуться. Сошлись, например, что из Главка прибудет по их душу лучший следователь….Придумай что-нибудь.
Я согласно киваю и удаляюсь. Подробно записываю Шмидтовы показания. Он и супруга до сих пор многозначительно переглядываются и одобрительно качают головами. Да, всерьез и надолго заглотили они наживку, заброшенную Михалычем.
Воробей и остальные уже давно врубились, что их самым бессовестным образом кидают, в прямом смысле проносят мимо кассы. И кто? Михалыч!! И дело тут вовсе не в сорвавшейся проставе, хотя это было бы весьма приятно и кстати. За раскрытие преступления по горячим следам, да еще учитывая ситуацию, можно было бы рассчитывать на очень приличную премию, кратковременный почет и прощение старых грешков. Крайне расстроенный Петруха злобно бурчит. Он громко обзывает Михалыча халявщиком, который примазывается к чужой славе. Особенно достается Галевичу, на кучерявую голову которого выплескивается целый ушат самых тухлых помоев.
В назначенное время, а именно через час тридцать минут появляется чета Шмидт, и я завожу их к Михалычу. Здесь же, во всей красе парадного мундира предстает Галевич. Соков с радостной улыбкой выходит навстречу и, взяв под руку даму, усаживает в мягкое удобное кресло. Приставной столик накрыт красной с бахромой скатертью из ленинской комнаты, под которой явно что– то находится.
