– Если пописать, так там и делай. У меня времени нет. – Виталий включает магнитофоны.
– Предложение есть!
Карпаты. Верховина. Хата. Двор. Вечер.
– Чего? – Виталий выходит на веранду к висящим.
Маруся мнётся, косится на Николая.
– Ты имей в виду, толстая, не в моём ты вкусе. Так что грудями тут не труси.
– Ну, понимаешь… Есть брулики. Бриллианты. С виллы. Я подсмотрела. Какой-то американец приезжал. Чезаре ему показывал. Говорил старинные. Этой, как её… семьи Мудуччи.
– Медичи?!
– Ага! Я камушки эти прихватила. Этот мудак, – кивает на Николая, – не знал. Дед ему был нужен, придурку… Я их тебе отдам. Только отпусти. Меня и брата! Он же всё равно помирает. Это же Мудучи. Я тихо… Исчезну. Никто, никогда. Я в сарае камушки спрятала.
– Ну, ты дура! Мне, сегодня, когда я – Виталий широко разводит руки, ощущая себя хозяином мира – твои Мудучи сраные…
Виталий возвращается в дом, к столу.
Карпаты Верховина Хата. Вечер.
Ставит микрофоны перед Стариком. Проверяет их работу. Включает софиты для съёмки. Проверяет аппаратуру на запись:
– Раз, два, три…
Выводит потенциометры генератора в рабочий режим. Генератор начинает гудеть. Старик сидит ровно. Держит спинку. Взгляд в никуда. Обруч с проводами на голове. Виталий проверяет клеммы, отхлёбывает ещё пару глотков кофе, включает камеры и магнитофоны. Опускает руку на рубильник. Задумывается.
Маруся от ужаса зажмуривается. Николай отворачивается. Виталий выключает софиты и камеры. Выходит на веранду.
Карпаты. Верховина. Хата. Двор. Вечер.
Виталий достаёт пистолет. Взводит затвор. Отвязывает Марусю, угрожающе косится на Николая.
– Ладно, давай камушки. Может, уцелеешь! Мудучи!
Они проходят по двору. Маруся впереди. Виталий настороже сзади. Держит пистолет наготове. Заходят в сарай.
Маруся лезет по приставной лестнице на чердак. Сыпется солома. Она там громко приговаривает:
– Вот сейчас… вот. Вот. Только ты не обманешь? Отпустишь? – смотрит сквозь щели в досках вниз на Виталия.
– Не наговаривайся! Ну, давай быстрее! – Виталий качнулся. Ещё раз качнулся, прислоняется к столбу – Мне ещё куча дел.
Маруся спускается по лестнице. Не спеша. Переставляя ноги с перекладины на перекладину. В руках у неё старенькая шкатулка.
Виталий смотрит на неё. Как-то непонятно двоится у него в глазах.
– Вот! – Маруся присаживается перед Виталием на корточки. Аккуратно стряхивает пыль со шкатулки. Пытливо поднимает глаза на Виталия. Встаёт, протягивает шкатулку.
Виталий смотрит в лицо Маруси… Но и она и шкатулка расплываются в его глазах.
Он рвёт шкатулку из её рук, но на большее сил уже нет.
И жизни уже нет. Виталий роняет пистолет, хватается за горло, падает.
А из шкатулки выпадают старые фотографии когда-то большой семьи Маруси. Строгие лица, праздничная одежда селян Карпат. Мамы, папы. Дедушки. Бабушки.
Маруся аккуратно складывает фотографии назад в шкатулку. Крестится над телом отравленного Виталия.
– Господи, прости рабу твою Марусю. И прими сиротку Виталия.
Карпаты. Верховина. Хата. Двор. Вечер.
Маруся бежит по двору.
– Всё, ребята, всё миленькие! Собираемся. Быстрее надо отсюда. Часа через четыре сюда его бандюки нагрянут!
Режет верёвки. Вместе они заносят Богдана в хату. Он стонет.
– Не волнуйся, Богданчик, тебе сестричка сейчас травки даст своей. Сработает! – говорит Николай и оглядывается по сторонам.
– Чего ищешь? – спрашивает Маруся.
– Да, трусы! Сколько ж можно голым! – Находит свои трусы. Торопится одеть. Продевает одну ногу. А когда продевает вторую, теряет равновесие…
Чтобы не свалиться, опирается о стол. Вернее, об рукоятку рубильника генератора в 15 тысяч вольт. Соответственно, нажимает. И…
Кричат все.
Ещё бы. Над головой Старика возникает плотный голубой ореол и он начинает дёргаться в кресле.
Николай рвёт рукоятку назад. Но настолько сильно, что пластмассовая ручка рубильника отламывается. Ток продолжает поступать к шлему на голове Старика. Голубая дуга!
Тогда Николай бьёт по пластинам голой рукой и, отброшенный ударом тока, с воплем отлетает в угол.
Свечение исчезает. Генератор замолкает. Тишина.
К Николаю бросается Маруся. Он встаёт, Покачиваясь, идет к Старику. Слава Богу, он то сам привыкший. Его, шахтного электрика шестого разряда, било током не раз.
– Деда, извини! Извини, «Ноно»! – Николай плачет, разрывает чехол, натянутый на Старика, срывает с головы его шлем. Гладит по волосам, слушает сердце – стучит! – берёт руки Старика, прикладывает к своим щекам, смотрит в глаза. Всё вроде в порядке.
Пустые глаза. Спинку держит ровно. Профиль патриция.
Николай выбегает во двор. Открывает машину. Там спит Леся. Заносит её сонную в дом.
– А я спала. – Леся потягивается, – Когда спишь, время быстрее идёт. И растёшь быстрее. Правильно, тётя Маруся? Ну, что и этому плохому дядьке хана? Или он убежал?
Все смеются. И в это время раздаётся мычание. Громкое, будто большая корова тут рядом. Прямо в хате. Все оглядываются. Откуда?
А мычание уже переходит в рёв. Оказывается, это Старик. Он ревёт. Всё его тело содрогается. Он будто пытается взлететь. Потом оседает на стульчаке. Леся бросается к нему.
– Деда! Что с тобой? Воды?!
Старик смотрит на девочку.
Внимание! Прошу прочитать слово… «Смотрит»!
Да! Старик смотрит на девочку. Взгляд его осмыслен. С трудом, мыча отдельные буквы, он произносит «Л-е-с-я!» И потом на итальянском «Бамбино!».
И оглядывается по сторонам, как заново рождённый.
А Леся воспринимает всё как само собой разумеющееся.
Она гладит Деда по голове. Улыбается обожжённый Николай. Улыбается Маруся. И Богдан дышит.
И Галя дышит. Более того она уже неравнодушно дышит именно по отношению к Богдану. Короче, все взволнованно дышат.
Правда, не забыть бы им, что осталось меньше шести часов, до того, как опустится внизу на развилке вертолёт. И «шакалы» Олега Николаевича рванут в горы, к нашей хате.
Но, в конце концов, пара чудных джипов во дворе и Николай.
У которого всё получается. Если, конечно, он сначала думает, а потом делает.
Эпилог
Багамы.
Ослепительная лагуна возле зелёного острова. У причала белая яхта. На палубе в белых костюмах сидят задумчиво – Старик и Николай. Курят сигары.
