– Я бы хотел вас ночью.
– А днём?
– Днём мне придётся много работать, чтобы ваш интерес ко мне не угасал.
– Я понимаю, вам хочется новизны в отношениях?
– Нет, не новизны, а гармонии.
– Для этого надо как можно меньше работать, и больше играть.
– Тогда, может, поиграем в слова? – предложил я, понимая что текущий диалог заходит в тупик.
– Может, сразу в предложения?
– Нет, именно в слова! Нам нужно найти ключевое слово, пароль, чтобы выбраться отсюда, – сочинял я на ходу новую игру. – Так что ваш ход, ходите.
– Было бы куда, – состряпала удивление на своём лице Мария. Так или иначе, все наши слова и мысли возвращали нас в реальность. А реальность была такова, что мы висели под звёздами уже два часа, и очень соскучились по Земле. – Хорошо, мой, так мой, – согласилась Мэри. – Вы знаете, кем были в прошлой жизни?
– Мне кажется, башней, – всё ещё терзала меня высота, – Эйфелевой.
– Значит, женщиной. На вас карабкались, вас покоряли, брали, любовались видами, – исчерпала она запас своего воображения.
– Да, помню, вы в ногах моих потом валялись, – нашёлся я.
– Значит, я была в прошлой Парижем.
Я засмеялся, и в этот момент кабинка качнулась и поползла медленно вниз.
– Я же говорил, нужно всего лишь произнести пароль.
– Париж! Я тебя люблю! – закричала Мэри и кинулась мне на шею.
5 час(ть)
Белый потолок, белые стены, какой-то человек в странной тельняшке с пуговицами протягивал мне пластиковый стакан с пивом:
– Выпей.
Я глотнул. Потом ещё и ещё, вообще я не большой любитель пива, но от него было не оторваться.
– Пиво?
– Да, здесь дают на ужин, у меня со вчерашнего дня осталось.
– Где это я?
– В лечебнице.
– Как я сюда попал?
– Тебе голову оторвало, её пришили. Но после операции стал неадекватным, и тебя положили сюда до восстановления стабильного психического состояния.
– Почему так душно?
– Тебе теперь всегда будет душно, видимо, в ходе операции зацепили душу.
– История болезни, сокращённо Ибо, – представился человек и протянул мне крупную ладонь. – А тебя зовут Фолк, я уже в курсе.
«Какое точное имя», – думал я глядя на Ибо. Человек История болезни был цвета зачитанной книги, большие руки, длинные сильные пальцы, веки его больших добрых глаз были щедро засажены ресницами, как будто их там кто-то усиленно выращивал, и когда он моргал, я видел, как захлопываются шторки объектива его взгляда на жизнь. Человек со встроенной фотокамерой. Длинные светлые слипшиеся волосы, острый, как чувство юмора, нос, алфавит зубов (когда он улыбался фарфоровым сервизом своего рта, буквой «Я», вперёд выдвигался клык, настолько эгоистично, словно все его реплики начинались с этого местоимения, и можно было его опускать в речи, позднее я понял, почему Ибо оказался здесь – он его опустил слишком низко) приятно сочетался с белизной света, человек слишком привязан к белому свету, чтобы не радоваться ему при встрече и не сожалеть, покидая его. Жизнь – это и есть то, чем он привязан, поэтому ей суждено обрываться.
– А зачем мне руки связали?
– Это смирительная рубашка, на всякий случай, они не знают, как ты себя поведёшь, когда прозреешь.
Никогда в жизни я не обнимал себя так крепко и так беспомощно. Я огляделся – в палате было шесть коек, так уж принято: людей считают по койкам. Ибо сидел на соседней и ласково наблюдал за мной.
– Ты давно здесь? – выжал я.
– Я бы сказал, частенько.
Чуть поодаль от него лежал другой пациент, руки его закинуты вверх и напряжены, как и всё тело, было впечатление, что он боролся с каким-то невидимым весом. Словно грузовик с широким бампером рта и безумными стеклянными глазочками двери, в которую лучше не звонить.
– Это человек-Охранник, на него упала штанга во время тренировки, при жиме лёжа. Теперь он под страхом, что так и не сможет отжать эту железяку, борется со всем миром. Пока никак не могут вывести из ступора, активизировать левое полушарие, чтобы он лучше шарил, так как у него полностью утратилась способность мыслить творчески, фантазия покинула его. Пока он способен только полушарить. Лучше его не трогать.
– Я так и понял. А это кто, рядом с ним, с мышью в руке?
– Человек-IT, Читер среди своих, съехал на компьютерных играх. Мышь – единственное его утешение. Она для него всё: папа, мама, женщина, работа, учёба, любовь, боль, отчаяние, поражение, счастье.
Когда у него приступы, он выжимает из мышки всё, бедное животное пищит, это невыносимо. – Серое вещество мыши высунуло небритый влажный нос между большим и указательным пальцем человека-IT, исследуя им, как сапёр миноискателем, вход в свою казённую нору. Хозяин поцеловал её любопытную морду и снова уставился в стену, как будто та была экраном его персонального компьютера. – Есть отдельная палата, виртуальная, для тех, кто запутался в сетях. Туда не пускают из-за большого риска заражения. Кто бы мог предположить, что мышь станет любимым домашним животным общества ближайшего столетия независимо от возраста и веры.
– По крайней мере, эти мыши не грызут пальцы, – почему-то ответил я. – А врач часто приходит?
– Не очень, у нас дистанционное лечение.
– Чем здесь лечат?
– Это уже зависит от диагноза. Разные симптомы, разные болезни, и у лекарств есть своя классификация. Я могу рассказать, если это интересно.
– Если это интересно.
– Антипсихотики. Они же нейролептики. Купируют симптомы психотического уровня: бред, галлюцинации. Есть типичные, такие как сериалы, ток-шоу, новости, политика – убирают хорошо, но, соответственно, могут вызывать неприятные побочные, типа привыкания и творческого слабоумия. Отвлекают человека от настоящего, от того, что происходит именно с ним, заставляя решать не свои проблемы, а человечества в целом – атипичные, к ним относятся телепередачи, нацеленные на юмор, стёб, фарс, пошлость, тупость – они недавно появились, и с ними связано много надежд на светлое будущее психиатрии: действуют мягко и, кроме «ярких» симптомов, убирают ещё аутизм, «безволие», возвращают к жизни, можно сказать.
– А что, уже кого-нибудь вернули?
– Многие возвращаются домой, к телевизору.
– Так они и так повсюду. Некоторые считают, что слепнут без телевидения.
– Здесь тоже есть.
В углу был подвешен телевизор. Он работал постоянно и громко.
– А что по телеку?
– КВН, главный врач выступает с командой.
– Почему никто не смотрит?
