– Приезжай! – сухо пригласила она.
– Я бы с удовольствием, но как? Я же за две тысячи километров.
– Как-нибудь, – шмыгала носом в трубку Фортуна.
– Если только ментально, но, судя по влажности, тебе надо моментально.
– Снова ты кинул меня одну, – прошипела трубка в моих руках пьяным голосом.
– Ты же сама рвалась на эту свадьбу. Я тебе говорил, что подобные мероприятия скучнее, чем смотреть зимой в окно.
– От тебя поддержки не дождешься, амеба.
– Может, я тебе позже перезвоню, когда придешь в себя?
– А если я приду не одна?
– Уже похоже на шантаж.
– Шантаж, винтаж.
– Даже не вздумай.
– Уже ревнуешь?
– Нет, анализирую.
– Ты анализируешь, а у меня тактильное недомогание. Мне хочется тебя трогать. Мне хочется намазать тебя, как крем, и растереть по всему телу. Разве ты не слышишь, как мне здесь тошно и тоскливо?
– Я же амеба.
– Обиделся, что ли?
– Да нет, а что, мужчин совсем нет?
– Есть, но они либо очень женаты, либо не в моем вкусе. А я пьяная и хочу любви. Люди, полюбите меня кто-нибудь! – закричала она во весь голос.
– Больная, что ли?
– Да, представь себе, больная, но больна не вами.
– Позвони своему фотографу, может, он тебя снимет?
– Ладно. Позвоню, может быть. Вижу, тебе надоел мой голос. Конец связок.
Фортуна открыла дверь на балкон и вышла. По улицам, счастливая, белая, чистая, невестой летела к городу, словно к своему жениху, – зима. Фортуна любовалась ее легким головокружительным падением, будто она споткнулась именно для того, чтобы красиво упасть в объятия. Медленно, еще долго падало вслед за ней ее воздушное кружевное платье. «Чужое падение завораживает, – подумала Фортуна. – А мое, сможет ли оно так же заворожить?» И сама себе ответила: «Вряд ли». Люди, задрав воротники, не заметили, наступая, шли дальше, протаптывали дорожки, путаясь в сугробах шелков. Свадебная фата окутала город метелью. Белая королева снега наутро растает. «Некоторые падают, чтобы подняться, другие – чтобы исчезнуть», – вернулась обратно в праздник своей подруги Фортуна. «Вечер – декаданс, утро – ренессанс».
* * *
Я поужинал в ресторане отеля и поднялся к себе в номер. Завтра предстоял трудный день, и хотелось лечь пораньше. Положил себя на кровать прямо в одежде и начал гладил пальцами телефон, листая фотографии. Фотографий было немного, и я сошел на третьем круге, переключившись на вчерашнюю переписку с Фортуной:
– Привет, ты спишь?
– Представь себе, уже в кровати.
– Представляю: ночь, луна, кровать, ты, голая и теплая.
– Все, хватит уже.
– Почему?
– Тебя-то нет.
– Дни недели давно уже потеряли для меня свои названия, оставляя под простыней лишь тот факт, просыпаюсь я с тобой или без тебя. Люблю тебя безумно.
– Серьезно? Что же значат твои постоянные истерики, то молчаливо-гнетущие, то фарфорово-осколочные?
– У каждого моря любви свои приливы, свои отливы.
– Что у нас на сегодня?
– На сегодня четверг.
– У четверга нет будущего.
– Почему?
– Потому что в четверг я всегда думаю о пятнице.
– Думай лучше обо мне.
– Мне нужна мотивация. Я согласна любить тебя по четвергам только с одним условием.
– С каким?
– Быть любимой в пятницу, субботу, воскресенье, понедельник, ну и, пожалуй, во вторник.
– А в среду?
– По средам у нас будет санитарный день. Будем отдыхать друг от друга. Ты в своей среде, я в своей.
Четверг, четверг, начал я разбирать его по косточкам в блокноте: когда будет четверг, я подумаю, что будущее в пятнице, когда будет рано, я буду ранен будильником, когда будет поздно, я опоздаю, когда будет ночь, никто не поверит, что это навсегда, когда будешь звонить – не звони сразу в дверь, когда умрешь – не забудь помыть посуду, когда ты станешь умной – я буду скучать по глупостям, когда будет пятница – я опять напьюсь, когда я это пойму – наступит воскресенье, проснувшись, я подумаю о вечном: зачем нам постель, если мы там не можем спать с кем хотим, у четверга нет будущего. Поставил жирную точку, бросил ручку, встал, дошел до выключателя и включил темноту. Разглядев в потемках стул, сбросил на него содранную с себя одежду и лег. Не сумев сразу уснуть, взял в руки телефон и посмотрел на время: «Ну, вот, дожил, теперь без ее ночной sms-ки и уснуть уже не могу». Телефон молчаливо погас в руке. Трудно было засыпать с чувством вины, которое я испытывал после ее вечернего звонка, который до сих пор холодной отрыжкой беспокоил мое сердце. Почему нельзя было нормально поговорить? Да просто мы разучились нормально, мы разучились понимать друг друга, общаясь нормально. Да и как это возможно между влюбленными, они же ненормальные. Я положил телефон рядом на столик, чему он неожиданно возмутился. Но это была не она: банк предлагал в кредит деньги под низкие проценты. Мне же нужны были чувства, в этот момент, в кредит, в рассрочку, как угодно, мне бы даже хватило звонка, под любые проценты. Потом еще дважды разбудили пластиковые окна из ПВХ: чуют, когда писать, будто из их окон выходить было бы приятнее, я открыл свое, чтобы перезагрузить воздух. Они отстали. В три часа ночи фирма предложила телефон такси. Я не выдержал и позвонил:
– Куда едем? – спросила девушка.
– Мне все равно, – ответил я ей.
– Адрес?
Я назвал город. Девушка долго молчала. Пока наконец вновь не натянула свои связки:
– Вы издеваетесь? Это же две тысячи километров отсюда.
– Нет, я вас люблю.
– Вы ошиблись службой, – повесила она трубку.
Утром я ее получил: «Ты сейчас далеко. За тысячи поцелуев от меня. О чем ты думаешь?»
Ответил: «О чем я еще могу думать: почему ночь пришла одна?».
После этого я сразу же перезвонил, однако на мой звонок она не открыла дверь, не пустила меня в свою душу. Голова начала рисовать самые немыслимые картинки: что Фортуна с другим, в постели, отключает звук телефона и убирает его. В образе другого почему-то мерещился тот самый фотограф, который, обнимая ее, спросил лениво:
– Кто это так рано?
– Не знаю.
– Я бы ответил, послав куда подальше, нечего будить хороших людей в такую рань, – прижался он к ее груди своим лицом.
– Некоторые звонки существуют, чтобы на них не отвечать.
* * *
– Иногда у меня складывается такое впечатление, что я ее совсем не понимаю.
