Быстро пошел к лесу. Чтобы никого, не дай бог, по дороге не встретить.
На вокзале купил билет и поехал обратно, в столицу. В прекрасный город, о котором мечтают многие и куда так стремятся попасть.
В поезде он снова уснул, крепко прижимая к себе свой потертый и ветхий рюкзак.
* * *
Адрес старшей дочери, Валентины, Иван знал давно – выследил. Адрес младшей узнал не сразу.
Сначала он поехал домой и крепко выспался. Встал под вечер, долго умывался, выпил крепкого чаю, заварив его прямо в кружке, собрался и двинулся в путь.
Ему повезло – ну должно же когда-нибудь повезти честному человеку! – и Валентининого любовника, волосатого торгаша, он ждал недолго. Тот, тяжело вылезая из светлой «Волги», покрякивая и поправляя ремень на толстом пузе, с тяжелым пакетом в руках медленно пошел к подъезду.
Иван вышел из-за высокого тополя и вскинул ружье. Грянул негромкий выстрел, вспугнув стайку воробьев на деревьях и голубей на козырьке подъезда.
Мужчина с пакетом, тяжело охнув, некрасиво осел на асфальт.
Иван Кутепов довольно усмехнулся и пошел прочь со двора.
На перекрестке он поймал частника и коротко бросил:
– В Мневники.
В окне первого этажа горел свет. Он зашел в подъезд, достал свое верное ружьишко и позвонил в дверь.
Дверь не скоро открыла Маруся. Увидев отца, охнула, застонала и привалилась к дверному косяку.
Иван отодвинул ее и прошел на кухню.
Худощавый и сутулый парень сидел за столом и, читая газету, пил молоко.
Увидев нежданного гостя, он вскинул красивые брови и чуть привстал с табуретки.
– Сядь, – бросил Иван и навел ружье.
Тот покорно опустился на табурет. Потом поморщился, криво усмехнулся и косо приоткрыл рот.
– Молчать! – приказал Иван и нажал на спусковой крючок.
Запахло порохом, и поплыла струйка темного дыма. Мужчина медленно и громко рухнул на пол.
Иван удовлетворенно кивнул и пошел в коридор.
Маруся стояла там же, все в той же позе, прикрыв рот ладонью.
– Ну что, дочка, – с тихой улыбкой сказал Иван, – кончились ваши муки! Твои и Валькины. Заживете теперь как люди. Поняла?
Дочь испуганно кивнула.
– Вот, – довольно прибавил Иван, – вот и я о том же! Нету больше ваших мучителей, поняла?
Маруся опять кивнула.
– Заживете по-людски, да, дочь? Чтобы семья там, детишки… Вы ж еще молодые! Вся ж жизнь впереди! Долгая и счастливая! Правда, Марусь? – И снова улыбнулся светлой полубезумной улыбкой. Затянул веревку рюкзака и спокойно сказал: – Ну, я пошел!
Маруся, продолжая зажимать рот рукой, всхлипнула, еле сдерживая крик, и снова кивнула.
У двери Иван обернулся и строго сказал:
– Спешу, понимаешь?
Она услышала стук подъездной двери и медленно осела на корточки, теперь уже завыв в полный голос.
* * *
Иван Кутепов бодро шагал по темной улице. Доехал на автобусе до метро, доехал до станции «Университет» и так же бодро поднялся наверх.
Увидев светящийся огонек с вывеской «Милиция», он прибавил шагу – заторопился. Зашел в отделение, подошел к окошку дежурного и, слегка откашлявшись, обратился к молодому лейтенанту:
– Сынок! Сдаваться я пришел! Слышишь?
Лейтенант поднял на него голубые, в белесых ресницах, глаза и задумчиво посмотрел.
– Сдаваться, понимаешь?
Лейтенант вздохнул и кивнул:
– Понимаю, батя! Выпил крепко?
– Да нет, – отмахнулся Иван. – Тверезый я. Бери меня, сынок, тепленького. Людей я убил! Не одного – двух! – Потом подумал и добавил: – Хотя какие они люди…. Шлак и дерьмо. – Иван Кутепов протянул руки: – Вяжи, милый! Ну что там у вас положено?
* * *
Умер он той же ночью от обширного инфаркта в предвариловке, на холодном полу. В одну секунду – ну должно же было еще раз повезти хорошему человеку!
Три тополя в Новых Черемушках
Нина не видела ничего, кроме широко распахнутых и испуганных глаз Котика. Бледный, худенький, встревоженный, он привстал на сиденье, чтобы еще раз посмотреть на нее, и она заметила, как задрожали его губешки.
Раздался бравурный марш, все испуганно вздрогнули, заревели дети – дружно, хором, как по команде, и автобус резко рванул с места. Мамаши бросились за ним вслед – увозили их деток. Их счастье, тревогу и боль.
Нина завыла в голос и тоже рванула вперед. Клавка догнала ее, больно вцепилась ей в локоть и гаркнула в ухо, пытаясь перекричать рвущую душу музыку:
– Стой, дура! Стой, оглашенная!
Нина вырвалась и неловко побежала. Клавка нагнала ее снова и с высоты своего роста жестко схватила за плечо.
– Стой! Кому говорят! Прям под колеса, коза полоумная! Остановись! Взлетишь ведь!
Автобус почти исчез с горизонта, потерялся среди себе подобных, а мамаши и бабки продолжали стоять на площади, утирая слезы и жалобно причитая.
Наконец все медленно стали разбредаться – кто к метро, кто на трамвай, а кто и пешком.
Суббота. Детей отправляли в субботу. В летний детский сад, на природу.
Печальные матери теперь были свободны, но, казалось, это их совсем не радовало.
Нина продолжала стоять на том же месте, где упорная Клавка поймала ее на лету.
Клавка достала пачку сигарет и смачно затянулась.
– Уф! Ну, вы и придурочные! Счастья своего не понимаете!
Нина вяло отмахнулась:
– Что б ты понимала в женском-то счастье! – Она громко всхлипнула, высморкалась в носовой платок и растерянно посмотрела по сторонам.
Клавка, видя замешательство подруги, звонко хлопнула ее по плечу и засмеялась.
– Ну чё? Двинули, что ли?
Нина вздрогнула.
– Куда еще?
– Да в кафе! Посидим как люди! Винишка попьем! Кофейку! А хочешь, водочки тяпнем? За новую, так сказать, свободную жизнь!
Нина покачала головой и отмахнулась:
– Да ну тебя! Скажешь тоже – кафе! Ты б еще ресторан придумала.
– Да пожалуйста! – рассмеялась Клавка. – Можно и в ресторан! Чё мы, не люди, что ли?
Нина снова покачала головой:
– Иди ты! Мне только по ресторанам… И вообще… Какое там «посидим»! Домой я. Настроение, знаешь ли… Не до развлечений.
– Ага! – разозлилась Клавка. – Вот давай! Домой. Приди и рыдай как белуга. Знаю тебя. Радости жизни тебе не знакомы. Только бы ныть и скулить – самая бедная, самая несчастная. Ни денег, ни сына.
