Все неплохо, одним словом. Когда осознала, тогда и полегчало. И приставать перестала. Он даже удивился:
– Ты меня разлюбила!
Губки дул.
«Ох, мужики! – подумала она и улыбнулась. – Как дети, честное слово!»
В июне поехали отдыхать в Ялту. Сняли комнатку с удобствами, решили, что обедать и ужинать будут в кафешках. Никакого быта.
– Устала, – твердо объявила она.
Он удивился:
– А раньше ты старалась.
– Раньше! – рассмеялась она. – Раньше, милый… – усмехнулась, – так то было раньше!
Он выпучил глаза и пробормотал:
– Ну, ты даешь, матушка! Совсем обнаглела!
А в целом… В целом все было совсем неплохо. Да и что плохого? Море, солнце, теплая галька. Рядом – любимый. Или… просто близкий человек. Тоже немало!
Нет, это все без иронии! Констатация факта, так сказать. И абсолютная правда, кстати.
Ничего друг от друга не ждать и не требовать – вот, оказывается, в чем мудрость! Не обременять, так сказать. Получать друг от друга только радость. И согласиться с его позицией. Тогда все и будет славно.
Правда, иногда хотелось задать ему вопрос: а про то, что грядет, не задумывался? Про старость, например, про болезни? Про невеселые годы, так сказать? Кто будет рядом?
И еще – довольно часто: да пошел ты на фиг со своей «жизненной концепцией»!
И даже думалось так сладко: «Вот однажды – скажу! Оторвусь. Не постесняюсь. Не откажу себе в удовольствии».
Теперь она смотрела на него… с сожалением, что ли. И еще – чуть с презрением, совсем чуть-чуть. Ну, прощаем же мы близким людям их слабости!
А пока – все хорошо, прекрасная маркиза! Все очень даже хорошо.
Или по крайней мере совсем даже неплохо!
Если разобраться.
Потому что она тоже привыкла жить одна.
Сами виноваты. А что на сердце рана… Посыпанная солью крупного помола… Той, с которой солят капусту умелые домохозяйки.
Да кому до этого есть дело? Правильно, никому. Только… Сколько потерянных лет! Подумать страшно…
Андрей
И снова все было без изменений. Шло как шло. Точнее – катилось, ползло…
Тоска. Андрей уже и не ждал никаких перемен. Личная жизнь… Да была она, эта личная жизнь, была. И тоже – ни уму, ни сердцу. Кому он нужен теперь, в новых жизненных, так сказать, реалиях? Немолодой (чуть за полтинник, не возраст, конечно, для мужика, но все же).
«Не возраст» для мужика успешного. Прочно стоящего на обеих ногах. А он… Качался по жизни – под любым дуновением ветра. Хорошо еще, не спился. А сколько их, «лежавших в этой бездне»…
Море. Океан. Однажды встретил на Арбате мужичка – сизый такой, бомжеватый. Курточка с чужого плеча, ботинки раздолбанные. Шел, опустив голову, спотыкался.
А поднял глаза – как обжег. Такая тоска в глазах, такая боль.
И он сразу его узнал – Митечка Самсонов. Вместе учились во ВГИКе. Талантливый был парень. Куда остальным до него! Прочили такое будущее! И семья была не из простых – то ли папаша, то ли дед – из бывших знаковых. Кинцо лепили про дедушку Ленина, премии брали. Власть таких щедро одаряла – квартира у Митечки была на Тверской. Прислуга пельмешки лепила. Однажды у него погуляли – коньяк армянский лился рекой – из «закромов родины». Лучшие девочки возле наследника крутились, мечтали хотя бы приблизиться.
А он скромный такой был, фильмов, которые родня «лепила», стеснялся. Кумирами объявлял Висконти и Феллини. Андрей даже остановился и посмотрел ему вслед – да, точно, Митечка. А вот окликнуть смелости не хватило. Испугался.
Знал про немногих – Вера Ладейкина спилась, а какая девочка была! Мужики – табунами. Оля Кумыршина. Глаза – зеленые озера. Коса ниже пояса. Повесилась. Арик Саркисов, чудный парень, умница, каких мало. Пропал. Сгинул, как не было. Говорили – утонул. Напился и полез в реку. А на дворе ноябрь. Мишка Гарбузов – сердечный приступ. Только сороковник отметил. Да что вспоминать. Как косой скосило их поколение – и это в мирное время! Все сведения – из Интернета или от прежних знакомых. Такие дела.
Митечка, правда, три дня из головы не шел. Стояло перед глазами его лицо, куртяшка, ботинки и глаза…
Итак – молодым девицам он был не нужен, это понятно. А вот дамам постарше и, как говорится, попроще… Спрос был. Еще был. Видел, как немолодые и побитые жизнью тетки бросают на него равнодушные взгляды – небось дома такие же неудачники.
Но иногда ловил на себе взгляд более пристальный и не совсем равнодушный: цепкое женское око выхватывало его из толпы – наверное, одинокий. Потому что не очень обихоженный, запущенный такой мужичок, а ведь ничего еще, вполне. И видно, что не из пьющих – просто лузер, скорее всего, как говорили сейчас. Лузер! Да кто бы спорил…
На улице, как раньше, к женщине не подойдешь – не по возрасту как-то. В клуб знакомств – ну совсем смешно! Сидеть на сайтах – унизительно. Да и что про себя рассказывать? Бывший киношник, бывший эмигрант, бывший… Все – бывший.
А женщинам бывшие неинтересны! Тем более – бывший без надежды на будущее.
И все же женщина появилась. Приезжая – из Костромы, разведенная, дома мать с ребенком. Она бьется как рыба об лед, чтобы выслать своим побольше денег. А надо платить за комнату! Да и цены в столице…
Андрей понимал – женщина хорошая, тридцать восемь, а прожила на все шестьдесят. Готова на все – стирать, убирать, стоять у плиты. И молчать! Потому что капризы свои, знаете ли, засуньте куда подальше!
Он видел, как она устает – придет с работы, присядет, а подняться нет сил. Все приговаривала:
– Сейчас, сейчас, подожди! Сейчас встану и картошки пожарю.
А в глазах такая усталость, такая тоска! Хоть вой.
Он жалел ее:
– Да сиди! Сам пожарю. – И вставал к плите. А она потом жевала эту картошку, а в глазах слезы…
И ночью… Отдавалась ему, словно по обязанности…
Он видел – не противно ей, нет. Ей – никак. А старается, бедная. Обнимает, слова выдумывает.
Однажды он спросил:
– Слушай, а зачем тебе это надо? Ты же меня не любишь.
Она расплакалась и стала убеждать его в обратном. Горячо убеждать.
Андрей видел – врет. И так ее жалко стало, хоть вместе с ней завой…
«Господи, – думал, – ведь молодая совсем женщина! Молодая, стройная, симпатичная. Ноги красивые, волосы. Жить бы с любимым и радоваться. Родить еще парочку деток. Петь по утрам, готовя любимым омлет. Ходить в кино, ездить на море, покупать красивые платья.
А она… Терпит нелюбимого, немолодого и чужого мужика, гладит ему рубашки, моет тарелки, обнимает по ночам, изображая пылкую страсть.
