– Значительно скромнее. Советую тебе действовать поосмотрительнее, мне кажется, что он отличается от остальных белых.
– Все будет в порядке, не переживай.
Водитель отключил связь и довольно улыбнулся. Если все пройдет так, как он планировал, то его личное состояние увеличится еще на пару сотен баксов. Не так уж и плохо всего-то за час работы.
Подмигнув двум молоденьким девушкам, водитель весело предложил:
– Не хотите ли прокатиться, крошки?
– Мы не катаемся бесплатно, – с вызовом высказалась та, что была повыше и поинтереснее.
– Могу предложить вам небольшой аванс, – веселился водитель. – А потом сочтемся при встрече.
Иногда необходимо почувствовать себя плейбоем, и совершенно неважно, что весна отцвела лет тридцать тому назад. Но разве помнишь об этом, когда из салона автомобиля заглядываешься на стройные женские ножки.
– Мы так не договоримся, – выставив бедро, сказала высокая. – Вот будут деньги, тогда и подкатывай.
– Договорились, девочки, встретимся в следующий раз, обещаю вас не разочаровать. – И, просигналив напоследок, поехал из центра города.
Глава 24
Зловещее место
Мараби приехал в Найроби из сельской глубинки, расположенной за горой Килиманджаро. То, что для других могло показаться кенийской экзотикой, для него, выросшего в саванне, было самым обыденным явлением. Хотя прошли те времена, когда каждый масаи обязан был доказывать свою состоятельность в поединке со львом. Цивилизация понемногу наступала на них, и если раньше их шеи украшали зубы диких зверей, то теперь все чаще это были бусы, подаренные белыми людьми. В отличие от своих соплеменников, которые не признавали цивилизацию (разве что подарки в виде зажигалок и колец, предпочитая жить так же, как велели им их боги), Мараби, как некогда и его отец, хотел сопровождать белых в саванне в сезон охоты. Хотел окунуться в другой интересный мир, полный всевозможных соблазнов. Его планам мешала лишь гора Килиманджаро, что стояла на пути в город. Ее нужно было обойти и прийти в Найроби, который в переводе с их языка назывался «Прохладные воды».
Отец, однажды уехавший с белыми людьми, так и не вернулся в деревню. Единственное, чем он напоминал о себе, так это небольшими подарками в виде сладостей и ожерелий, что передавал в деревню с оказией. Через год мать вышла замуж за сына вождя, а еще через два родила близнецов.
Жизнь в городе Мараби казалась такой же красочной, как бусы, подаренные отцом. По рассказам отца, дома в Найроби были высотой с гору. Мараби только улыбался: горожане странный народ, если строят дома из камня. Неужели они не знают, что лучше всего делать их из прутьев, а затем обмазывать навозом, который всегда легко отыскать в саванне.
Оказывается, горожанам совершенно не нужно было охотиться, чтобы добыть себе пропитание, потому что еду раздают на улице. А вместо диких зверей по улицам разгуливают кошки и собаки. И, что самое удивительное, на них никто не охотится. Наверное, потому, что горожане, в отличие от сельских жителей, были сытыми и у них всегда вдоволь было мяса.
Мараби знал, что когда-нибудь оставит свое поселение и уйдет в город, вот только путь до него был очень не близок. Но для подростка масаи, который привык жить в саванне среди диких зверей, такое путешествие не должно было стать обременительным.
И вот однажды, попрощавшись с матерью, Мараби отправился в город.
Мать на прощание пожелала сыну удачи и вернулась в хижину, откуда громким плачем призывал ее очередной трехмесячный ребенок.
До города Мараби добирался несколько дней. Спал на земле, укутываясь в лоскут красной материи; единственным его оружием было длинное копье, которое дважды спасло ему жизнь: один раз он отбивался им от двух гиен, посчитавших его отчего-то легкой добычей, а во второй раз он чуть не сделался добычей старого облезлого льва. Отчаявшись поймать какое-то крупное животное, тот решил восстановить силы куском человеческого мяса. Некоторое время два непримиримых врага – лев и масаи – смотрели друг на друга, а потом зверь, видно, прочитав в глазах подростка непоколебимую решимость, зарычал, будто бы прощаясь, и пошел далее в глубину саванны.
Мараби успел заметить, что следом за ним направились три гиены. Одинокий, изгнанный из прайда более молодым и удачливым соперником, лев не в силах был более охотиться самостоятельно и терял силы с каждым часом. Пройдет всего-то каких-то несколько дней, и силы окончательно его оставят, он станет пищей для голодных гиен, которые растащат на куски его некогда сильное тело.
Еще через день Мараби пришел в город, который поразил его. Но куда большим удивлением для него было то, что в городе проживало немало его соплеменников, которые даже среди каменных джунглей продолжали соблюдать свои родовые традиции: они заматывались в красные лоскуты материи, обнажив правое плечо, и предпочитали носить исключительно сандалии, вот только в их руках не было копья.
Многие из них находили работу у богатых горожан: охраняли их дома и рестораны, были няньками у их детей. Достаточно было пробыть в городе всего лишь несколько дней, чтобы понять, что ему не было места среди этих людей, но возвращаться в саванну он тоже не пожелал. Мараби сделал для себя окончательный выбор и больше ничего не хотел менять. Мир, в котором было много людей, теперь казался ему куда привлекательнее прежнего, заселенного дикими животными.
Прибившись к небольшой шайке подростков, проживавших на окраине города, он стал заниматься тем, чем и они: воровал на базарах всякую утварь, которую затем продавал за гроши. Было еще одно верное средство заработать: нужно было подойти к белому туристу, показать ему шприц и сказать, что игла заражена СПИДом и если тот не даст ему сто долларов, то он воткнет ему иглу в тело.
Срабатывало почти всегда.
Не раз подростки совершали налеты на дома богатых горожан, вынося с собой все, что попадалось под руку. Однажды во время одного из таких налетов Мараби натолкнулся на своего отца, который охранял дом зажиточного кенийца. Все произошло в тот момент, когда подростки уже подобрались к крыльцу, оставалось лишь взломать дверь и проникнуть внутрь. Однако совершенно неожиданно откуда-то выскочил охранник, который принялся стрелять в грабителей из ружья: только по чистой случайности он ни в кого не попал. Но Мараби вдруг застыл как вкопанный, признав в охраннике своего отца. И когда тот навел на него ствол, он отчаянно выкрикнул:
– Я твой сын!
Уже состарившийся, без прежнего блеска в глазах, но по-прежнему такой же сильный, как и в молодые годы, отец подошел к сыну и коротко, как если бы их разделяла всего-то получасовая разлука, спросил:
– Что ты здесь делаешь?
И Мараби, не стесняясь слез, подступивших к глазам, стал рассказывать обо всех своих злоключениях в Найроби и многочисленных попытках разыскать отца.
Притянув сына к себе, старый Килимано негромко сказал:
