– Но ты ведь после войны даже не глянула в сторону мужчин. В семье все удивлялись, почему так, – пришла очередь Лоис смущаться.
– Ах, это! После войны все было так сложно! Но своя жизнь у меня была, и все, что к ней прилагается, тоже.
– Расскажи мне о нем! – попросила Лоис.
– Брюс был моей первой любовью, а ты же не хуже меня знаешь: самые глубокие рубцы на сердце всегда оставляет именно первая любовь. Сказать честно, я даже не предполагала, что он похоронен на Крите. Разве это не ужасно? Когда Эффи сообщила мне о его гибели, я, чтобы выжить, постаралась вырвать эту боль из своего сердца и забыть обо всем, что связано с Критом. И сейчас мне стыдно за собственный эгоизм. Вчера я увидела много вдов, сирот. И все они возлагали на могилы близких цветы с траурными лентами и с такими трогательными надписями. А я оказалась бездушной и черствой, такой же, какой стала моя мать после смерти отца.
– Не говори так! Ты всю свою жизнь отдала людям! Вспомни, сколько лет ты занималась преподавательской работой в Африке. Ты имеешь право гордиться собой.
Я невольно поморщилась, услышав столь щедрые комплименты. Я совсем их не заслужила.
– Знаешь, все свои мнимые заслуги я бы с легкостью променяла на самую обычную семью. Муж, дети, свой дом.
– Но у тебя же есть семья! Разве мы с Алексом не семья? Да если хочешь знать, ты мне самый близкий человек на свете! Просто, пока мы молоды, мы редко думаем о родных. Все больше заняты своими собственными любовными переживаниями.
Я осторожно взяла Лоис за руку.
– Последние два года, детка, были непростыми в твоей жизни. Но, кажется, уже забрезжил свет в конце тоннеля. Или я ошибаюсь?
Лоис покраснела.
– Мак пригласил меня приехать на Крит еще раз, чуть позже, когда курортный сезон будет в самом разгаре. А потом мы можем вернуться в Англию вместе. Он сказал, что подготовил к печати туристический справочник «Путешествуем по Криту на автомобиле, велосипеде или пешком», и ему надо встретиться с издателями. – Она улыбнулась и, помолчав, добавила: – Наша поездка оказалась много приятнее, чем я предполагала.
– Мне нравится Мак. Он производит впечатление очень цельного и искреннего человека. Лови момент, девочка! Мне бы очень хотелось снова видеть тебя устроенной.
– Ах нет, тетя! Не сейчас! Не хочу впутывать в это Алекса.
– При чем здесь Алекс? У него своя жизнь. Сейчас – школа. А там глазом не успеешь моргнуть, и он уже студент университета. Прислушивайся к зову сердца, Лоис! Не иди в затворничество, как это в свое время сделала я.
– Постараюсь. Пока мне очень приятно, но я так боюсь, что все может повториться сначала! – Она снова погрузилась в молчание, потом вздохнула и тихо добавила: – Я знаю, ты мне всего не рассказываешь, но надеюсь, что наш приезд сюда хоть немного помог тебе.
– Он обязательно поможет, когда я найду то, что ищу. Я знаю, что это где-то рядом, буквально в двух шагах от меня. Я чувствую это. Нет, не слушай старуху! Все это чушь, конечно. Но, честное слово, все, что мы делали на острове после нашего приезда, все это подготовило меня к заключительному моменту. Я снова почувствовала вкус к жизни, мне стало интересно жить, а в моем возрасте это уже кое-что!
Я ни капельки не покривила душой. Надежды переполняли меня. Должны же концы сойтись с концами, хотя бы и вопреки року. А это станет возможным, если мы найдем человека, который категорически не хочет, чтобы его нашли. Но остров слишком мал, а у людей хорошая память. На завтра у меня запланирован еще один поход. Туда я отправлюсь одна, в полном одиночестве. Место последнего упокоения Брюса я уже нашла. Теперь мне нужно найти могилу Йоланды.
* * *
Несмотря на утренний час, синагога была уже открыта. На улицах было еще относительно немноголюдно, но я все равно, зайдя во внутренний дворик, присела на скамейку, чтобы перевести дыхание.
До сего дня мне не приходилось бывать в синагогах. Я вообще давно перестала посещать церкви. Но стоило мне пройти через калитку и вступить в маленький оазис тишины и покоя, стоило переступить порог храма, поднятого из руин и пепла, как на меня снизошло необыкновенное умиротворение. Уж не благодать ли это, подумала я, возвращаясь мыслями в прошлое, в те кварталы города, где когда-то обитала еврейская община Ханьи.
Я вдруг вспомнила, как ужинала в доме Маркосов вместе со всей их многочисленной родней, как уже тогда я почувствовала напряжение в отношениях Йоланды и ее родителей, желавших, чтобы она вышла замуж только за своего единоверца. А подруга в это время была снедаема любовью к Андреасу. Потом воспоминания мои перенеслись в горы, в дом родителей Андреаса, и я представила себе Йоланду в роли невесты.
Все эти картины вихрем пронеслись в моем сознании, и на меня снова навалилась тоска. Какой ужасный финал! Уйти на дно вместе с сотнями других узников в наглухо запертом пароходном трюме. Жуткую картину кораблекрушения я не забуду до конца своих дней.
Навстречу ко мне из здания синагоги вышел молодой человек.
– Шалом, мадам! Вы хотите осмотреть храм?
– Мне хотелось бы отдать дань памяти моим умершим друзьям, которые жили здесь до…
– Вы знали тех, кто жил здесь до войны? Пожалуйста, расскажите мне все, что помните. Мы буквально по крупицам собираем все сведения о том времени. Из довоенной еврейской общины уцелели считаные люди. Разумеется, после войны никто из них не вернулся на прежнее место. А как звали ваших друзей? У нас сохранились списки всех, кого взяли в ту страшную ночь. И другие есть списки, фамилии тех, кого арестовали уже потом.
Я не была уверена, что смогу без содрогания прикоснуться к этим листам. И в то же время я понимала, что это мой долг – мой долг перед уничтоженной общиной, многих представителей которой я знала близко.
И вот передо мной на стол легла пухлая тетрадь с бесконечными рядами имен и фамилий. Дрожащей рукой я листала страницы: Алегра, Султана, Иосиф, Мириам… Имя Йоланды значится отдельной строкой.
– А почему она записана не вместе со своими родителями? – спрашиваю я.
– Ее не было дома в ту ночь. – Молодой человек немного помолчал и добавил: – Она вышла замуж за христианина и была навсегда исключена из общины. Нацисты так и не нашли ее.
Я почувствовала, как на меня накатывает волна радостного возбуждения. Значит, ее не было на том проклятом пароходе! Значит, Йоланда выжила. Быть может, она все еще жива!
Я вскочила из-за стола и понеслась к выходу.
– Подождите! Куда же вы? – крикнул мне вслед молодой человек. – Назовите хотя бы ваше имя!
Но меня уже было не остановить. Я выскочила на оживленную улицу и побежала, не замечая никого из прохожих. Йоланда не погибла! Вполне возможно, она до сих пор живет на Крите.
Июнь 1944 года
Йоланда очнулась на больничной койке. Какой страшный сон только что приснился ей! Какие-то люди, мечущиеся по домам, где живут ее родители и их соседи, тянут тележки, нагруженные всяким домашним скарбом, кричат, переговариваются друг с другом, весело смеются чему-то. Внезапная страшная боль в спине, и она словно проваливается в какую-то бездну. В памяти остался только перестук колес по мостовой, какая-то незнакомая женщина держит ее за руку, и снова боль, но она уже лежит на больничных простынях, ее пытаются приподнять. У нее пересохло во рту, ей хочется пить, но боль – боль не прекращается.
