Время тянулось медленно. Работы по дому было немного: растопить очаг да приготовить обед, вот и вся работа. А потому зима – это время особых женских посиделок. Деревенские женщины, как правило, собирались в одном месте, каждая приходила со своим рукоделием, кто-то вязал, кто-то прял, кто-то, разложив ткацкий станок, ткал самодельную ткань для теплых одеял, покрывал, накидок, плащей, половиков. За работой велись неспешные разговоры обо всем на свете. Рассказывали всякие истории из давних времен, когда на острове еще владычествовали турки, и их прапрадеды с оружием в руках защищали собственную свободу точно так же, как сегодня это делают их мужья и сыновья. А еще пели песни, заунывные, тоскливые, несмотря на то что в них пелось о свободе.
Но слишком много горя вокруг, а потому веселые мотивы сами не шли в голову. В деревне не осталось семьи, где обошлось бы без утрат. Кого-то расстреляли, кто-то сам ушел в горы и погиб с оружием в руках, кого-то сожгли заживо во время карательных рейдов. Страшное время, страшное и беспощадное. Рождество прошло почти незамеченным, без особых празднеств и торжеств. В деревне со дня на день ждали партизан. Те должны были спуститься с гор за провизией и другими запасами. Опасное путешествие, ведь повсюду шныряют немцы. Появиться в деревне – риск подставить не только себя, но и всех жителей села. Но несмотря на лютые расправы фашистов над мирными жителями, деревенские все равно охотно помогали, чем могли, участникам Сопротивления.
Из уст в уста передавались новости о том, что итальянцы больше не поддерживают Гитлера, а перешли на сторону союзников, хотя в итальянской армии очень много военнопленных, а еще больше дезертиров. Одновременно пошли разговоры о том, что обострились отношения и в рядах самих сопротивленцев. Дескать, те деревни, которые стоят горой за короля, никак не могут договориться с коммунистами и их сторонниками. Британские агенты изо всех сил пытаются примирить всех и усадить и тех и других за стол переговоров. Но пока у них получается плохо.
Ике не принимал никакого участия в этих разговорах. После ареста он вернулся из тюрьмы сломленным человеком, и ему было все равно, кто и на чьей стороне воюет. Он стал много пить, то и дело беспричинно обрушивался на жену, обвиняя ее во всех смертных грехах. Атмосфера в доме была тяжелой. Все смертельно устали от зимы, но и наступления весны ждали с тревогой и страхом. Что-то сулит им день грядущий?
Пенни переживала не только за Брюса, но и за своих друзей. Прежде всего за мужа Йоланды, известного под кодовым именем Циклоп. Его популярность в горах была огромной, а уж критян, как известно, хлебом не корми – дай похвастаться своими героями и посплетничать на их счет. Дай бог, чтобы доктору Андронакису эти славословия не повредили и он остался бы в живых, молилась про себя Пенни.
Ночью, лежа в кровати, она все чаще вспоминала родительский дом. Закрывала глаза, и тут же перед ее внутренним взором представали сладостные картинки прежней жизни. Эффи, Зандер и няня азартно режутся в карты в няниной комнате. Ярко пылает камин, всем так хорошо вместе и так весело. Иногда Пенни даже казалось, что она слышит легкий аромат маминых духов. Мама, красивая, нарядная, в роскошном бальном платье, заходит в детскую, чтобы пожелать им доброй ночи. Вот она целует всех троих на прощание, и Пенни видит, как в неярком свете ночника вспыхивают и искрятся блестки на ее наряде. Какими уютными и спокойными были зимние ночи в ее далеком детстве! Не то что сейчас. И где теперь все ее родные? Вспоминают ли они о ней?
Порой, взглянув на себя мельком в осколок зеркала, она тут же с тяжелым вздохом отворачивалась. Куда подевалась та красивая элегантная девушка, которая когда-то порхала, словно бабочка, по улицам Афин?
Иногда Пенни вообще казалось, что ее жизнь кончена. Кончена, и все тут. Чего она ждет? На что надеется? От Брюса ни слуху ни духу. Порой ее охватывал страх, что они больше никогда не увидятся, и тогда у нее от отчаяния вообще опускались руки. Впервые за долгие месяцы она все чаще и чаще подумывала о том, чтобы бросить все и вернуться в Ханью. Быть может, даже лучше сдаться, мелькала кощунственная мысль. Ах, как хорошо и спокойно было ей за стенами монастыря! Но она тут же спохватывалась и остужала себя. «Успокойся, – говорила она себе, – не ты ли тогда бунтовала против всех этих монашеских ограничений и несвобод?»
Разве она может подставить своих друзей? И потом, она слишком много знает: адреса, явки, лица. Нет, это просто минутная слабость и бесконечная усталость, накопившаяся за долгие годы оккупации. Но оккупация не может длиться вечно. Ведь на дворе уже 1944 год. Скоро, очень скоро все должно закончиться.
Боже, как же она устала от бесконечных деревенских сплетен! Кто с кем, кто когда, кто в чем. «Скоро я сойду с ума от всех этих пересудов», – вздыхала она про себя, но молчала, предпочитая не привлекать к себе лишний раз внимания.
Немцы начали распространять листовки, в которых сообщалось о грядущей амнистии среди гражданского населения. Но при одном условии: если жители деревень не будут замешаны в противоправных действиях партизан. Немцы обещали также награды тем, кто станет сообщать о передвижениях банд, как они называли партизанские отряды, по близлежащим селам. И тут же шли угрозы о том, что всякое пособничество бандитам будет караться жестоко и без промедления. Всё те же старые песенки. Будьте, детки, паиньками, и вам дадут конфетку.
Однажды утром, уже где-то в самом конце января, Пенни проснулась от солнечного света и тепла, которое пробивалось сквозь плотно закрытые створки ставень. Она распахнула ставни и услышала веселый щебет птиц и громкое журчание ручьев, куда стекала талая вода. Еще день-два, и зацветет миндаль, а там и зелень пойдет в полях. Весна пришла! Она снова одержала победу в своей вечной схватке с зимой. А вместе с весной в душе снова затеплилась надежда на лучшее.
Несколькими днями позже в доме появился гонец. Сообщил, что его отряд расположился на отдых недалеко от деревни, в горах. Попросил свежего хлеба и еще чего-нибудь из съестного.
– Нас двадцать человек. А тут еще прибился какой-то англичанин. Лишний рот, а кормить надо.
Пенни нагрузила его чем могла, а остальное пообещала принести сама, но чуть позже.
– Только вы поторопитесь! – попросил ее посыльный. – Уж очень ребята оголодали.
Пенни взяла большой короб, с которым она обычно ходила в горы, крепя его ремнями к спине на манер ранца, и стала складывать в него припасы. Для пущей маскировки она решила взять с собой старшую дочь Ике и Катрины. Якобы они вдвоем направляются в горы за свежей зеленью. Оливии уже исполнилось двенадцать лет, и она была страшно горда тем, что сопровождает Пенни в ее походе.
– Помни, – предупредила девочку Пенни, – мы идем в горы за зеленью. Немножко попетляем вначале, на тот случай, если кто-то наблюдает за нами в бинокль. Веди себя спокойно. Старайся не привлекать внимания. В горах тысячи глаз, поэтому нам нужно быть очень осмотрительными. Ты моя помощница, и только. Если встретим кого-нибудь в горах, не говори ни как тебя зовут, ни где ты живешь. Ты уже взрослая девочка, Оливия, и не хуже меня знаешь, какова расплата за болтливый язык. Кто-то похвастался не подумав, а потом всю деревню сожгли вместе с ее жителями дотла. Такое уже не раз бывало.
