– Ну есть же и очередные режиссеры… – поспешно вмешивается директор. – Театр не может не репетировать. Люди потеряют квалификацию…
– Разумеется, без Георгия Петровича трудно, – Андрей Иванович пытается выглядеть раскованным и независимым, но под немигающим взглядом куратора у него это плохо получается. – Однако же мы пытаемся как-то существовать… И ждем его возвращения…
– А вы не ждите, – бесцветным голосом советует Юрий Михайлович. – Он не вернется. К тому же вчера приказом по министерству культуры он освобожден от обязанностей главного режиссера.
Андрей Иванович затравленно глянул на директора, тот смотрел в окно и вытирал шею платком…
Трое райкомовских о чем-то приглушенно переговаривались между собой… Дама из горкома заинтересованно разглядывала афишу… И только Юрий Михайлович так же в упор, не мигая, смотрел на Андрея Ивановича.
– Понятно, – механически кивнул Андрей Иванович, хотя в голове у него шумело, ничего-то ему не было понятно. – И что же теперь будет?..
– Об этом мы еще поговорим. А пока срочно соберите партком на предмет исключения Георгия Петровича из партии. Решение принято наверху, но провести его надо через первичную парторганизацию.
* * *
Перед дверью парткома застыла молчаливая группа актеров. Те же живописные лохмотья, те же размалеванные лица. Еще минута – и будет казаться, что это всего лишь цветная фотография, но нет, щелкнул дверной замок – и вся группа пришла в движение, отхлынула от двери, образовала живой коридор…
Сквозь коридор проходит начальство во главе с Юрием Михайловичем. Чувствуется, что им неуютно пробираться сквозь эту странную, разрисованную, полуголую и враждебно настроенную толпу.
Вслед за начальством появляются члены парткома. Они идут молча, гуськом, не поднимая глаз, впереди, осунувшийся и постаревший, идет Андрей Иванович. Элла Эрнестовна кидается к нему и, как сестра милосердия – раненого, принимает его на плечи.
– Ну что? – пытает одного из членов парткома Тюрин. – Кто был за, кто был против?
– Все – за! – вяло отвечает член парткома. – И попробовали бы не проголосовать…
– Исключили? – ахает Сима. – Ах вы, гадье!.. Ах вы, твари позорные!..
– Был бы у тебя партбилет, – огрызается другой член парткома, – ты бы по-другому заговорила!..
– У меня партбилет? – хохочет Сима. – Да я с таким, как ты, на одном гектаре… На кой мне он нужен, если из людей делает таких вот нелюдей?
– Не усугубляй, Сима, – мягко говорит Левушка. – Им и так тошно. Еще не вечер, еще не вечер… Будем бороться…
– Отборолись! – не унимается Сима. – Это вы при шефе были борцы!.. А без него вы – мразь!..
– Надо срочно написать в Политбюро, – пытается взять ситуацию в свои руки Федяева. – С просьбой о пересмотре…
– Лучше в ООН, Лидия Николаевна, – серьезно советует Гордынский. – Быстрее отреагируют.
– А что теперь с нами будет? – кокетливо вопрошает Аллочка. – Мы теперь тоже вроде как бы враги народа.
– Что-нибудь придумают, – в тон ей отвечает Ниночка. – Может, сошлют, может, расстреляют.
– Скорее всего, сошлют! – авторитетно поддерживает разговор Боря. – Будут предлагать точки – проситесь в Англию.
* * *
…На одном из столиков в гримуборной Андрея Ивановича разложена целая аптечка, над которой хлопочет переполошенная Элла Эрнестовна. Сам Андрей Иванович полулежит на диване, руки теребят диванную обшивку, на лбу – бисеринки пота.
– Да нормально, Элла, – успокаивает он жену, хотя самого колотит крупная дрожь. – Под лопаткой уже отпустило… Много нитроглицерина тоже нельзя, может быть коллапс… Ты знаешь, это было как гипноз… Вот он смотрит на меня, и я чувствую, как язык у меня деревенеет… У него такой взгляд… нехороший взгляд… как у тех…
– Это страх, Андрюша, – Элла Эрнестовна промокает платком влажный лоб мужа. – Это на всю жизнь. Ты уж смирись с этим, побереги сердце…
– Он зачитал нам какую-то ерунду… Цитаты из западных газет… В общем, я плохо помню… А потом предложил голосовать… И рука у меня поднялась сама собой… И все подняли руки. Хотя нет, один был против. Коля Малинин. Монтировщик.
– Не будь ребенком! – увещевает мужа Элла Эрнестовна. – Ты думаешь, от вас что-то зависело?.. Да они исключили бы Георгия Петровича и без вас!.. Ваше голосование – пустая формальность!..
– Да пойми, Элла, – стонет Андрей Иваныч, – им было важно сделать это нашими руками!.. Чтобы показать нам, какие мы ничтожества!.. И они этого добились. Да, собственно говоря, и не добивались. Просто цыкнули – и мы тут же упали на карачки!.. Господи, какой стыд!..
– Прекрати, Андрей! – Элла Эрнестовна переходит на шепот. – Ты же знаешь эту машину. Она раздавит всякого, кто будет ей сопротивляться. Ты однажды уже попробовал. Пусть пробуют другие!..
* * *
По радиотрансляции – настойчивые звонки.
Татьяна в своей гримуборной поспешно натягивает на себя какую-то хламиду. Оглядывает себя в зеркале. Поправляет волосы. Пудрит нос.
«Ку-ку!» – Татьяна резко поворачивается и видит высовывающуюся из-за вешалки физиономию Гордынского.
– Ты с ума сошел! – ахает Татьяна. – Тебя ж могут увидеть!.. А ну выматывайся немедленно!..
– Сейчас время пик, – объясняет Игорь. – Все на прогоне. – И тут же меняет тон: – Тань, только один вопрос: когда мы увидимся?
– Никогда, Игорь, – Татьяна снова поворачивается к зеркалу. – И не задавай больше никаких вопросов.
– Вот это да! – лицо у Игоря вытягивается. – Так-таки и никогда? Напугал тебя наш мавр!..
– Я не хочу доставлять Леве неприятные минуты. И так весь театр шушукается.
– А обо мне ты подумала? – вскрикивает Игорь. – Или мои переживания тут не в счет?..
– Ты – другое дело, – парирует Татьяна. – Ты – свободный человек. И потом – я люблю мужа.
– Что ты говоришь! – ехидничает Игорь. – Оказывается, ты любишь мужа!.. Не поздновато ли прозрела?
– А ты и в самом деле пошляк! – Татьяна брезгливо разглядывает Игоря в зеркале. – Правильно про тебя говорят: пошлый дурак с оловянными глазами…
– Это кто же так говорит? – последние слова задели Игоря за живое. – Уж не Левушка ли? В таком случае можешь передать ему, что он благородный умник с натуральными рогами!..
Вот этого говорить не следовало, тут Игорю явно изменило чувство меры. Он не успевает даже осмыслить сказанное, а в руках у Татьяны уже матово поблескивают щипцы для завивки волос.
– Пошел вон! – приказывает Татьяна. – Немедленно пошел вон, или я за себя не отвечаю!
Вслед за тем щипцы действительно летят в сторону Гордынского, но он уворачивается.
– Правильно, – бормочет Игорь, потихоньку перемещаясь к двери, – один с топором, другая – со щипцами… Вполне в духе вашей семьи!.. Интересно, чем будут швыряться ваши дети…
