Стали звонить, но не дозвонились.
Юра явно взбодрился. Надменно повел рукой, приглашая официантку:
– Все, что было, повторить!
Это относилось лишь к этой трапезе… Но вообще – все, что было, повторить было бы неплохо!
Последнее, что я узнал: Рытхэу пригласил Штемлера в гости на
Чукотку. Завидую им!
АРРО
Я был оптимист-неудачник, он удачник-пессимист. Мы дополняли друг друга и, может быть, поэтому подружились. Прежде мы виделись мельком в Доме писателя, но лишь на суровых купчинских просторах выросла и окрепла наша дружба.
Помню, была ранняя весна и мы шли на условленную встречу друг с другом через снежный купчинский пустырь. Издалека уже мы махали друг другу, но до самой встречи нужно было еще идти и идти! Огибать пустырь по периметру не хватило терпения – и мы рванули друг к другу по диагонали, по снежной целине. Последние метры мы уже бежали, проваливаясь по колено. Мы сняли шапки, и от голов валил пар! К тому же мы оба оказались в солдатских тулупах мехом внутрь, купленных по случаю, и расстегнули их. И наконец, почти падая, мы обнялись.
Тяжело дыша, разглядывали друг друга, словно не виделись вечность.
– Мы с тобой встретились, как представители двух фронтов,
Волховского и Ленинградского, при прорыве блокады! – держа меня за рукав, улыбнулся Володя. Он, как и сейчас, впрочем, был подтянут, сух, слегка даже костляв. На его четко очерченном лице улыбка раздвигала глубокие складки по углам рта. Он был тут в блокаду, поэтому мог так говорить.
Он был тогда детским писателем. Странно звучит слово "был". Но Арро всегда, решив начать новую жизнь, решительно отбрасывает старую.
Оказавшись с ним на пустыре новой жизни, когда все, что было, исчезло, мы о старой вспоминали чуть-чуть. От Арро всегда исходит уверенность, что новая жизнь будет значительно лучше старой, а ушедшую не стоит и вспоминать. Хотя у него там было немало. Он знал еще довоенный питерский двор, помнил блокаду со всеми ее ужасами, потом эвакуацию на Урал, потом была учеба, учительство на Урале, возвращение в Ленинград. Помимо того, его эстонские корни разрастались, плодоносили – он знал огромное количество эстонских родственников, друзей. Он все время что-то изобретал дополнительное к основной своей жизни – то подолгу жил у друзей в Средней Азии, то покупал дом под Суздалем, в прекрасном месте у знаменитой церкви на реке Нерль, то жил на эстонском хуторе. Обо всем этом он написал груду книг, которые были любимы, переиздаваемы, – казалось бы, живи, отдыхай. Но неукротимый дух Арро гнал его дальше. Во времена глухого застоя, когда, казалось, все застыло навеки, он удивительно чуял, что "детская лавочка" скоро закроется и надо срочно что-то изобретать. Никакого политического чутья у меня не было, но я тоже испытывал беспокойство. Лихая юность иссякла, отлилась в несколько книг – впереди стояло какое-то облако, в которое надо было входить.
Но – кем входить? Объединяла нас с Арро забота о судьбах наших детей, на которых духовный вакуум пустыря повлиял ужасающе. Мы-то с ним повидали еще кое-что, а дети росли вдруг такими, словно, кроме этой пустыни, не было ничего.
В нашем Союзе писателей смена руководства произошла особенно резко,
"контрастно". Бывший партийный выдвиженец, весьма скромный, хоть и неплохой поэт Анатолий Чепуров, и в жизни ничем не выдающийся (кроме порядочности и доброты, что немало), был заменен волей писателей на яркого демократа, победившего в острой борьбе с силами реакции, с партией и КГБ, сколько те ни старались сделать по-своему. Даже в его фамилии – Арро – было что-то дерзкое, невозможное прежде. Володя стал одним из самых знаменитых людей в Питере – вместе с Анатолием
Собчаком, который сделал то же самое, но в масштабе всего города. Мы победили – и победили благодаря им! Арро вместе с другими победителями избрали в обновленный Ленсовет. Зрелище было небывалое: в зале Мариинского дворца на Исаакиевской площади, который прежде был заполнен безликими партийцами, теперь мелькали бороды, свитера, джинсы. Наши пришли! Ликование тогда охватило весь город – радовались даже старички и старушки: выгнали наконец-то коммунистов-мучителей. Заседания в Ленсовете шли долгие, бурные.
Арро озабоченно делился со мной: слишком много страстей, разговоров.
Все хотят выговориться после долгого молчания. А до дела все никак не доходит! Впрочем, делом пока и не пахнет. Все рычаги управления городом по-прежнему в Смольном. Коммунисты помалкивают, а сами тихо продолжают рулить. Ежегодная сводка по городу, как и раньше, ложится на стол первому секретарю обкома Гидаспову, а не Собчаку.
Никто из наших не знал, как руководить городом, хотя амбиции были у всех, и чем меньше было умения, тем больше амбиций. Володя выходил из Мариинского дворца измотанный, но гордый. Он знал, что делает историю, правда, не догадывался, что это будет так тяжело. Такую махину предстояло повернуть на другой курс – корабль трудно поворачивать, а тут город должен прекратить прежнюю жизнь и начать новую, неизвестную. Помню время, когда город оказался без продуктов
– старые каналы были отменены, а новых не было. Собчак делал невероятное, заключал договора за границей, находил резервы еды чуть ли не в армии. Надо сказать, что эти новые трудности люди в ту пору воспринимали бодро, совсем не так, как постылые и уже надоевшие советские проблемы, – тут проблемы были наши, перестроечные, к тому же временные. Город радостно гудел. Да, не все гладко происходит! А ты как хотел? Володя работал в команде Собчака вместе с другими лидерами культуры, любимцами муз. Вместе с композитором Андреем
Петровым они придумали Координационный совет творческих союзов.
Теперь деятели культуры держались кучно, выступали сообща, бились за свое.
– Вчера с Андреем Павловичем в "Астории" хорошо посидели – потом приехал его зять на машине, нас развез, – рассказывал Вова.
То было неповторимое время: город был наш, мы сами решали его судьбу. Кипели споры: какое ему вернуть имя – Петроград или
Петербург? Где хоронить останки Николая и его семьи? От таких тем кружились головы – раньше такое невозможно было произнести вслух!
Арро был замечательным руководителем – он точно и вовремя чувствовал, что можно и нужно теперь делать, чего раньше было делать нельзя. У нас в Доме писателя замелькали иностранные твидовые пиджаки, задымили нежнейшим медовым ароматом "трубки мира".
Готовилось небывалое событие – писательский круиз стран Балтийского моря! Огромный, добродушный, раскованный руководитель шведского
Союза писателей Питер Курман, один из организаторов этой затеи с их стороны, показал всем нам, как делаются нынче дела – уверенно, быстро, с размахом! Нужно было решить уйму вопросов – куда плыть, на чем, за какие деньги. У Арро сразу нашлись толковые, цепкие помощники – Дмитрий Каралис, Михаил Глинка, Александр Житинский.
Несколько раз они сплавали в Швецию на комфортабельнейшем пароме
