5
В девятнадцать сорок пять Софрончук уже стоял под дверью Наташиной квартиры. Хорошо, что никто его не видел в тот момент. Потому что вел он себя странно: стоял с закрытыми глазами и гладил рукой дверь, табличку с номером восемь. Что это было? Наверно, он сосредотачивался. Наконец, нажал на звонок.
— А-а, это вы… Без инструментов сегодня, как я вижу…
Наталья как будто совсем не удивилась, увидев его в темном костюме в мелкую полоску и при бордовом галстуке.
Пригласила в квартиру, сказав, как всегда:
— Чай будете с конфетами?
Софрончук кивнул, прошел в комнату. За столом сидела тетушка. При виде Софрончука она заерзала, закряхтела, стала смотреть на часы и проситься домой. Но он ее уговорил, сказал:
— Явите божескую милость, составьте компанию, уважаемая!
Эта формулировка, кажется, произвела на тетушку неизгладимое впечатление.
Стали пить чай. С конфетами, которыми квартира была буквально завалена. «Вот сволочи!» — думал Софрончук.
Выдув чашку, он отдышался и сказал:
— Наталья Андреевна, я вот наслушался тут всяких ужасов про трудности ваши… с трудоустройством, выселением и так далее.
— Вот как? — подняла брови Наталья. — Это где же мои проблемы обсуждают? В ЖЭКе, что ли? Среди сантехников?
Софрончук заметил, что тетка уставилась на племянницу с изумлением. Что она несет? При чем тут сантехники? При чем тут ЖЭК?
Чувствуя поддержку, продолжал:
— И в ЖЭКе, возможно, тоже. В облисполкоме и в правоохранительных органах Рязани много об этом разговоров. Знаете, все-таки нельзя так с людьми. Это как раз способ плодить диссидентов и антисоветчиков. А потому мы немедленно предлагаем вам сделать вот что: выехать срочно в Москву, на переаттестацию ВТЭКА. Почему срочно? Потому что, к сожалению, на днях закончится срок подачи апелляции. После этого вам придется все начинать заново, проходить многочисленные освидетельствования и обследования. В больнице, видимо, придется полежать.
При словах «в больнице полежать», как и рассчитывал Софрончук, Наталья вздрогнула и побледнела.
Развивая успех, он продолжал:
— Это будет очень и очень хлопотно. Займет массу времени. А если успеть до истечения срока, то потребуется лишь простая формальность. Уверяю вас, вам вернут инвалидность в два-три дня. И все! О всяких глупых обвинениях в тунеядстве можно будет забыть навсегда. И даже пенсию еще назначат. Невеликую, но все же регулярные ежемесячные поступления гарантированы. Кроме того, можно будет и о студии небольшой похлопотать… Вы хоть и не член Союза, но, если у вас оформлена инвалидность, вам положены льготы.
Наташа тряхнула своими густыми, шелковистыми волосами. У Софрончука сразу опять перехватило дыхание.
— Какие-то вы сказки рассказываете, Христофоренко. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что-то тут не так.
— Клянусь! — воскликнул пришедший в себя Софрончук. — Мало того, есть у меня на руках и доказательство. Вот полюбуйтесь: письмо во ВТЭК от главврача вашей районной поликлиники, товарища… Э-э… Розорова А. В. Вот видите? На бланке, с печатями, все, как полагается. («Если бы вы знали, чего мне стоило организовать это письмо меньше чем за полтора часа!» — думал Софрончук.) Как видите, поликлиника признает допущенную врачом Харитонкиным ошибку. Харитонкину выговор объявлен.
— Чудеса… — бормотала Наташа, рассматривая предъявленный Софрончуком документ.
— Воистину чудеса, — эхом отозвалась тетушка, которой Наташа передала удивительную бумагу для изучения — еще и гаду Харитонкину выговор! Это уже просто сказка. Чудный сон наяву!
— Одно только «но» — надо быть завтра же в столице.
— Непонятно… почему именно в Москву за этим надо ехать? У нас в Рязани своя ВТЭК есть.
— Так это в порядке надзора, ВТЭК более высокой инстанции… К тому же первоначальный диагноз вам в Москве устанавливали… В общем, я договорился…
— Ну, тогда это исключено, — грустно сказала Наталья. — Мне в Москве жить негде. За один день я точно ничего не придумаю.
— Ради такого дела, — вступила в разговор тетушка, — можно три ночи и на вокзале переночевать!
— Зачем же на вокзале: для вас номер в гостинице «Москва» забронирован. Со всеми удобствами, — заявил Софрончук.
Наступило молчание. Наталья сидела и пыталась, видимо, убедить себя, что она не ослышалась. У тетушки тоже, кажется, челюсть отвисла.
«Надо все-таки осторожнее, как бы они от шока в обморок не грохнулись», — подумал Софрончук.
— Так, — сказала Наталья. — Это уже слишком. Что-то здесь точно того-с, закавыка какая-то… Зачем вы это все делаете, Христофоренко? Это вам… по работе надо, меня в Москву зачем-то вывезти, да? ЖЭКу вашему, Дзержинскому?
— С работой все согласовано, конечно. Но дело не в этом… Не в ЖЭКе.
— Ну-ну… Я, конечно, наивная дурочка, но не настолько же… Тут только два объяснения возможны. Или это Контора… ваша… эксплуатационная… шустрит… или…
— Или что?
— Или, как всегда…
— Что «как всегда»?
— Что, что… переспать со мной хотите…
— Ну, зачем вы так, Наталья Андреевна…
— Что вы так покраснели, Христофоренко? Я вас, пожалуй, писать сейчас захочу… красиво рдеете! Отвечайте как на духу: Дзержинский или зов плоти? Первое или второе?
Софрончук отвел взгляд в сторону. Думал мучительно: «Позорище. Опытнейший оперативник, краснеет, бледнеет… тьфу!»
Наконец выдавил из себя:
— Не первое…
— Ага, значит, второе! Зов плоти… Ну что, тетушка, бей морду сантехнику Христофоренко. Ты же всегда за мою честь заступаешься…
— Почему сантехнику? Этот джентльмен что, сантехник? — Тетушка явно была в замешательстве.
— Я же не сказал, что вы будете мне что-либо должны, — заявил, обращаясь к Наталье и впервые за день отважно глядя ей прямо в глаза, Софрончук. — Не стану вам лгать. Зов, конечно, да… Вы вызываете… сильнейшие эмоции… И это еще мягко говоря… очень мягко…
«Что говорить? Какие слова?» — лихорадочно соображал Софрончук.
Теперь Наталья смотрела на него почти с сочувствием и ждала.
— Да вы сами видите. Я в тяжелом состоянии… при этом… но…
Сбился. Замолчал. Молчали и обе женщины.
— Я для вас сделаю все, что угодно, абсолютно все, — хриплым голосом сказал наконец Софрончук. — Клянусь вам: все! И для начала освобожу вас от… от них…
— От кого «от них»? — спросила Наталья.
— От всех, — сказал Софрончук, теперь уже твердо. Он видел, что побеждает. По крайней мере, в этом раунде.
