— Ну, если вы так ставите вопрос, — упавшим голосом сказал Фофанов.
— Но и спустить это нельзя. Ты правильно мыслишь: надо крепко дать по рукам исполнителям. Заказчиков они нам все равно и под пыткой не выдадут, да мы их и пытать не будем… не так ли: ты же против пыток? Но надаем так, чтобы в следующий раз думали, как преступные распоряжения выполнять. Там, я слышал, ты двух исполнителей приказал допросить. Так вот, не надо их допрашивать. Я говорил с председателем: меры уже приняты.
Генеральный взял одну из лежавших у него на столе тоненьких папок, раскрыл и, глядя на лежащие там листки, прочитал: «Подполковник Кожинов уволен из органов досрочно, с лишением наград и воинского звания, без пенсии». Кроме того, его исключат из партии и вышлют в Сибирь, ему запретят жить в больших городах. Невропатолога Буравчикова тоже уволят немедленно из Академии и из Первого меда, ему тоже предстоит дальняя дорога с волчьим билетом.
Генеральный поднял бледное лицо, сказал весомо:
— Вот так.
— А те, кто их нанял, кто отдавал им приказ, останутся не названы и безнаказанны, — не выдержал Фофанов.
— Да, именно так.
Генеральный помолчал, посмотрел тоскливо в окно. Словно колебался, продолжать разговор или нет.
Потом словно решился. Сказал:
— Ты ведь тоже не без греха. В тебя тоже можно бросить камень. Обвинить в том, что потворствуешь скверным вещам. Антисоветским элементам.
— Я? — удивился Фофанов. — Антисоветским элементам? Не может быть!
«Неужели добрались до сейфа как-то? Узнали про «Синдром Л»?» — похолодел Фофанов.
Генеральный открыл следующую папку.
— Вот здесь КГБ сообщает, что твой протеже, поэт Вережко, встречается с диссидентами, в частности, с небезызвестным Лиховером… Есть оперативная информация, что Лиховер передал ему материалы, представляющие собой государственную тайну, для дальнейшей переправки за рубеж… Это знаешь, чем пахнет? Это уже тебе даже не антисоветская агитация и пропаганда, а шпионаж, измена Родине, статья расстрельная…
— Не верю! Вережко тот еще тип, но что он может быть шпионом — нет, это ни с чем не сообразно…
— Тем не менее, — говорил Генеральный, глядя в папку, — есть оперативные сведения, что Вережко и тебе передал какую-то часть этих материалов.
— Что? — Фофанов расхохотался. — Мне? Секретные материалы? Да КГБ просто бредит, вместе со своим Поповым… Уже я и шпион у них… здорово придумано…
— Тише, без имен и фамилий, пожалуйста, — строго оборвал его Генеральный. — Но ведь признайся, Вережко вручил тебе зачем-то какую-то формулу математическую. Над ней, кстати, лучшие криптографы Комитета бьются, расшифровать не могут. Может, объяснишь, что она означает? А то свел с ума солиднейшее учреждение…
С этими словами Генеральный вынул из папки листок бумаги, положил перед Фофановым.
— Узнаешь?
Фофанов посмотрел на листок. Там было написано:
— Я это уже действительно видел, — с достоинством сказал Фофанов. — Но хотя я вовсе не математик, тем не менее вижу: никакой секретной информации такая формула нести не может. Эта какая-то иллюстрация, не более. Достаточно примитивная. А во-вторых, при чем тут Вережко? Вовсе не он мне эту чушь всучал…
— А кто? — насторожился Генеральный.
И, как показалось Фофанову, вдруг оживился. Как в прежние времена, впился ему в лицо взглядом, ожидая ответа.
Фофанов пришел в ужас: он понял, что не может ответить на вопрос Генерального секретаря ЦК КПСС.
3
Николай Михайлович опоздал на работу — и сильно, почти на целый час. Фофанов ждал его, томился, ходил по кабинету взад и вперед и про себя ругал помощника на чем свет стоит. Такое случилось с ним впервые. А потому, когда он появился, Фофанов подавил накатившее раздражение и решил вообще не упрекать его. Зачем, ведь ясно, что у человека какое-то ЧП, а это с каждым может случиться. Даже причину опоздания решил не выяснять — какая разница. Наверняка уважительная. И, когда помощник начал извиняться и оправдываться, Фофанов поднял руку — не нужно, давайте скорее к делу.
Николай Михайлович принес свежие варианты документов, подготовленных к Международному совещанию. Фофанов читал, хмурился. Идиотские пассажи, сводившие его с ума, вроде бы исчезли. Но и все оставшееся, вроде как нормальное, обычное для партийных документов, казалось ему теперь подозрительно бессмысленным, набором напыщенных ритуальных фраз. Все эти «прогрессивные человечества», «революционные движения», «империалистические агрессии» и, конечно, «трудящиеся капиталистических стран» во всех падежах, склонениях и числах — все это бесконечно повторялось, нанизывалось друг на друга, сливалось в неразборчивую абракадабру из книги колдуна. Казалось, прочитаешь вслух, потрешь переносицу, плюнешь через плечо, — и появится джинн с мутными глазами, который заговорит с тобой на классическом арабском, склонившись в поклоне.
Не обезьяны ли опять печатали, беспорядочно молотя по клавишам?
В папке лежали проект доклада тов. Фофанова Г. И., предполагаемый список участников Международного совещания, порядок выступлений глав делегаций, проект Заключительного выступления Генерального секретаря ЦК КПСС, проект итоговой резолюции Международного совещания. На документах стояли визы отделов. Теперь ему, Фофанову, предстояло окончательно завизировать заготовки. Потом их разошлют для ознакомления членам ПБ, их пожелания будут учтены. В конце появятся и инициалы Генерального — значит, ознакомился. Но ответственности на себя не принял. Наверняка грустно улыбнется, читая некоторые пассажи. Оценивая интеллектуальную убогость. Ответственность, как всегда, будет коллективная. Компромисс с безграмотными крестьянами. С Поповым. Из-за этого и такой уровень, такая бредятина. «Боже, какая тоска!» — думал Фофанов.
В самом низу, под всеми остальными бумагами, обнаружился листок без всяких виз и подписей. На нем была всего одна, напечатанная на какой-то незнакомой, не цековской, пишмашинке фраза.
— Это еще что такое? — удивился Фофанов. — Не понимаю, откуда сюда попало… э…
Тут он осекся. Замолчал. Потому что прочитал про себя записку.
«Прошу Вас найти возможность срочно переговорить вне этих стен. У меня есть важное сообщение».
Фофанов вопросительно посмотрел на помощника. Правильно ли он понял, что это его тайная просьба? Тот энергично кивал головой. Фофанов вынул листок из папки, отдал помощнику, а тот немедленно сложил его в несколько раз и спрятал в карман.
Покинуть ЦК Фофанов сразу не мог, пришлось заседать на всяких комиссиях, принимать аппаратчиков и гостей — партийных идеологов из Болгарии и Греции. Визировать какие-то совершенно бессмысленные, пустозвонные статьи для журнала «Коммунист» и «Политическая учеба», которые никто и никогда — кроме авторов и их врагов, ищущих идеологический компромат, — читать не будет…
