Картину легко отодвинули в сторону, эксперт-«медвежатник» приставил к передней стенке прибор, похожий на докторский стетоскоп, и принялся вертеть кодовый диск. Слушал, слушал, пытался вычислить комбинацию цифр. В старых моделях, поговаривали, это делается запросто — всего за несколько минут. Но с таким хитрым устройством эксперт столкнулся впервые. «Не выйдет у него ничего», — понял Софрончук.
— А по-простому вскрыть автогеном или что там еще теперь используется в таких целях — нельзя, что ли? — спросил он.
— Нет, — покачал головой специалист. — Во-первых, стенка толстенная, чуть не полметра легированной стали, а во-вторых, что важнее, при попытке такого грубого вскрытия почти наверняка сработает взрывной механизм.
Наталью Софрончук усадил в одной из гостиных, в той, что поменьше. Налил ей чаю, но она сидела неподвижно, никак не реагируя на происходящее. У Софрончука сил не было на это смотреть, ему было почти физически больно. «Это, наверно, называется: сердце щемит», — думал он.
Время от времени он прибегал ее проведать, садился рядом, пытался с ней разговаривать, звал ее ласково по имени, но она не откликалась.
И он, закусив губу, убегал дальше — по сыскным делам.
Наконец, «медвежатник» сложил свой стетоскоп. Покачал головой огорченно. Нет, никак. Наука бессильна. «Сколько должно быть цифр?» — спросил Софрончук. «Шесть» — отвечал эксперт.
Софрончук пошел в гостиную к Наталье. И удивился, увидев, что там произошли изменения. Она стояла у книжного шкафа, ухватившись за его ручку, точно боялась упасть. Глаза ее теперь смотрели осмысленно, в них отражалась какая-то сильная эмоция — по крайней мере, так показалось Софрончуку.
— Наташа, что случилось?
Она медленно повернула к нему голову, посмотрела, как на незнакомца, в этом взгляде было удивление. Вопрос: а это еще кто такой? Потом она, кажется, как-то разрешила его для себя.
И вдруг заговорила. Каким-то, правда, придушенным, странным голосом, совсем не похожим на ее обычное звонкое контральто.
Софрончук обрадовался необычайно, ведь овощи не разговаривают! Кащенки были посрамлены. Правда, говорила она вещи совсем странные…
— Он умер, — сказала она.
— Кто, кто умер, Наташа?
— Гриша умер.
Она заплакала.
— Наташа, я очень рад, что тебе лучше, — сказал Софрончук и сам удивился тому, что вдруг перешел с ней на «ты». Но говорить «вы» он ей почему-то больше не мог. — Что касается Григория Ильича, то он в больнице, в ЦКБ. В КФН — это расшифровывается, как Клиника функциональных неврозов. Подлечат его там и выпустят.
Наташа мотала головой: нет. Не выпустят.
— Я вспомнила: он умер.
Софрончук взял ее за руку, усадил в кресло. Сказал:
— Сейчас налью тебе еще чаю. Успокойся, я точно знаю: товарищ Фофанов в больнице! Его, наверно, даже можно будет навестить… Но не сейчас, разумеется, а некоторое время спустя, когда ему будет лучше…
— Нет, вы ошибаетесь. Он умер, я точно помню, — тихо сказала Наташа.
Софрончук махнул рукой: пусть будет так. С больной не надо спорить, ей может стать хуже.
Быстро пошел на кухню, налил еще чаю из термоса — для Наташи, и еще одну чашку — для себя. Вернулся, сел напротив нее за журнальный столик. Она пила чай большими глотками, беззвучно плакала, а он смотрел на нее, пытаясь понять, насколько она способна к серьезному разговору и, главное, сможет ли она ему помочь. Он, конечно, блефовал слегка в давешнем разговоре с Ульяновым, но теперь, когда Наташа здесь и снова способна говорить, почему бы не попробовать? Правда, насколько она может на самом деле здраво рассуждать, и расскажет ли то, что действительно происходило, а не пригрезилось, вот это было непонятно. Фантазия насчет смерти Фофанова, да еще в форме воспоминания, не внушала особого оптимизма. Но терять, собственно, было нечего.
— Наташенька, — сказал он вкрадчиво, — мне очень нужна ваша… твоя помощь… Поможешь?
Она смотрела в сторону, но вроде кивнула. Или это ему только показалось?
— Мне нужно угадать комбинацию из шести цифр, которая была бы дорога Григорию Ильичу… Мне почему-то кажется, она может быть как-то связана с вами… с тобой. Подумай, пожалуйста, что это могло бы быть, хорошо?
Наташа снова кивнула, но тут в дверях показалась озабоченная физиономия майора — знатока живописи. Софрончук вышел к нему в коридор, и тот сразу зашептал:
— Шеф звонил, очень нервничает. Говорит: Смотряев вот-вот здесь покажется, просто с минуты на минуту. Поэтому заканчивайте скорей, говорит. Пусть, в крайнем случае, сейф взорвется к едрене фене. Лишь бы Смотряеву не досталось.
«Ага, — подумал Софрончук. — Так вот кто, оказывается, враг, шпион иностранный, от которого надо секреты беречь — комендант Кремля! Боишься, боишься, товарищ Ульянов, опасаешься, что про дела твои что-то в дневнике окажется, и это что-то прямиком на стол к Генеральному попадет!»
Но вслух сказал:
— Сейчас. Мне нужно еще пару минут, буквально.
— Я предложил попробовать набрать дату дня рождения Фофанова, — сказал майор. — Наш сейфовый эксперт, правда, не согласен, считает, что использование такого кода маловероятно. Слишком на поверхности лежит. Жаль, нет у Фофанова любимой внучки или внука, в таких случаях чаще всего их вспоминают. Я думаю рискнуть для первого раза попробовать день рождения жены, потом свадьбы…
— Нет, ни в коем случае! — вскричал Софрончук. — У них с женой… ну в общем, это просто исключено!
— Есть другие какие-то идеи?
— Есть — наберите 090441.
— Что это за цифры?
— Неважно… Наберите.
Это был день рождения Наташи Шониной. Софрончук помнил его наизусть — с тех пор, как прочитал ее личное дело.
Майор пожал плечами, пробормотал: «Под вашу ответственность» — и пошел выполнять. Софрончук встал на пороге кабинета и стал ждать результата.
Майор протянул руку, стал прокручивать диск…
Ничего.
— Ответ неверный, — сказал он с оттенком злорадства. — Еще есть варианты?
— Будут — минуты через три, — отвечал Софрончук.
И пошел в соседнюю комнату, где его ждала Наталья.
Слезы у нее на глазах почти высохли. Она сидела и листала книгу, которую, видимо, взяла из шкафа.
«О-о! — обрадовался Софрончук. — Это уже что-то! Не замечал я за овощами, чтобы они увлекались Юрием Трифоновым».
Теперь ему, по большому счету, и на сейф было уже наплевать. Правда, задобрить Ульянова не мешало бы…
Он сказал:
— Наташа, когда у вас с Фофановым… Извини, извините за личный вопрос. Когда начались ваши отношения?
Наташа пожала плечами: дескать, какая теперь разница.
