— Еще раз вам повторяю, Иван Петрович был прекрасный семьянин, это вы можете спросить у кого угодно в отделе. Хочу вам сказать, вы просто не там ищете. В наше время из-за женщин не убивают. Извините меня за цинизм, но этого добра хватает. Главное, чтобы деньги были. Тогда сколько угодно, когда угодно и где угодно!
— Ладно, вижу, что не хотите откровенничать. Еще один такой вопрос. Кто мог желать ему смерти?
Пальцы Старостина вновь потянулись за карандашом, но, самую малость не дотянувшись, сцепились в замок.
— Ну и вопросики вы задаете. Мы, конечно, с ним были друзья, но не до такой же степени. А потом, ведь чужая душа потемки! И вообще, такие темы мы не обсуждали. В сущности, он был человек легкий, бесконфликтный, открытый, с ним можно было похохмить, весело провести время. Он не загружал людей своими проблемами, но и сам старался не вникать в чужие дела. Хотя, конечно, не все на работе у него ладилось. В открытую об этом он не говорил, но иногда это проскальзывало в разговорах.
— А чем он занимался?
— Он курировал сектор энергетики, отвечал за связь с Тюменской областью. В последнее время наводились весьма серьезные контакты. Мы вкладывали большие деньги в эту индустрию. Устраивали тендеры, подыскивали наиболее надежных компаньонов. Разумеется, не всем нравилась наша экономическая политика, и у него могли быть враги. — Старостин вдруг призадумался. — Хотя, знаете, вот я сейчас вспоминаю, незадолго до его ухода было несколько нехороших звонков, откуда-то из Сибири. Он прямо весь кипел, когда слышал этого человека. Бросал трубку, а потом весь день ходил сам не свой. Не удивлюсь, если его устранили именно эти люди.
— А кто именно, вы не знаете?
Старостин лишь широко развел руками.
— Честно говоря, не имею ни малейшего понятия. У нас такое большое хозяйство, масса клиентов по всей Сибири, и поэтому трудно сказать, кто это был. — Яков Леонидович задумался. — Хотя я вспоминаю один такой звонок. После того случая Ваня был как на иголках. Он мне не стал ничего рассказывать, просто сказал, что сам с ними разберется! Знаете, Иван Петрович был достаточно мнительным и очень осторожным, он ни за что не оставил бы подобный звонок без внимания.
— К кому он мог обратиться? Насколько мне известно, заявления в милицию от него не поступало.
Старостин после минутного размышления наконец отважился:
— У него были друзья, у которых он мог попросить помощи. Очень серьезные люди в криминальном мире. С одним из них он вырос в одном дворе, потом их пути-дорожки разошлись. Тот преуспел в своем деле, а Иван Петрович в своем, но связи между собой они никогда не теряли.
— Вы случайно говорите не о Кузе? — поинтересовался Чертанов.
Старостин удивленно посмотрел на майора:
— Хм, не ожидал. Вот видите, вы уже знаете.
Чертанов поднялся и, положив на письменный стол визитку, сказал:
— Если что-нибудь еще вспомните, позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону.
— Хорошо, — улыбнулся Старостин, даже не попытавшийся скрыть облегчения.
Глава 17 СМОТРЯЩИЙ КУЗЯ
Смотрящий Северо-Западного округа Кузя, в миру Степан Валерьянович Кузин, был личностью известной. Начинал он, как и многие, обыкновенным каталой — обыгрывал в поездах командированных. А позже, немного заматерев, сколотил свою бригаду и занимался тем, что выбивал карточные долги. Дела у него спорились, а потому желающих обратиться к Кузе было немало. Собственно, и методы его были нехитрые, как у всех! Должника просто опускали в глубокую яму и держали в ней на тяжелой цепи, причем за каждый день, проведенный в этом зиндане, бригаде шла отдельная плата. Как говорил Кузя — за «сервис». Немногие выдерживали подобную сферу услуг, и вскоре после начала обработки должник готов был расстаться не только с заготовленной заначкой, но даже с собственной квартирой, лишь бы только прервать заточение.
Угодив в лагерь за рэкет, Кузя неожиданно прибился к ворам-карманникам, которые всегда считались интеллигенцией уголовного мира и, держась особняком, редко кого впускали в свое братство. Оставив прежние разбойные привычки, Кузя перенял от них не только жаргон, но даже и манеру поведения. Подобные метаморфозы случаются редко. Чаще бывает наоборот — угодил человек на нары по легкой статье, а в чалке проходил курсы повышения квалификации и откидывался уже подготовленным рецидивистом.
Кузе нравилось, как держались и вели себя карманники — плотная организованная стая, отбрасывающая от себя всякого чужака. Возможно, они не приняли бы и Кузю, если бы отцом блатной семьи не был его сосед по двору, известный на всю округу вор — Пашка Рука.
Было у щипачей особое щегольство, какого не встретишь в других воровских специальностях, даже выражались они картинно, будто слагали песню. Ни один карманник не назовет свои пальцы ладонью, а непременно произнесет с нежностью, едва ли не закатывая глаза, — «работнички», а жертву свою он не обворовывает, а «ласкает».
Отбыв срок, Кузя стал работать на майдане. Его частенько можно было встретить ранним утром разъезжающим в переполненных пригородных электричках.
Второй раз он попался с поличным, когда «жуликом» (длинным пинцетом) выуживал у толстой тетки кожаный кошелек. Проворный мужичонка, очень смахивающий на садовника-любителя, вдруг вскочил со своего места в тот самый момент, когда кошелек был подхвачен и требовалась всего лишь секунда, чтобы переправить его стоящему рядом тырщику. Крепко ухватив Кузю за запястье, мужик со злорадной улыбкой объявил:
— Вот ты и попался, голубчик!
Кузя попытался вырваться, но у оперативника (а именно им оказался попутчик) была необычайно крепкая хватка, и уже в следующую секунду кто-то надавил Кузе на шею и безжалостно принялся выворачивать «работничков», и он, упав, ткнулся губами в грязный пол вагона.
Оказавшись на зоне, Степан долго не мог понять, что привлекало его в ремесле карманника.
Порой требовалось несколько раз залезть в карман «терпиле», чтобы заработать себе на хлеб. И только много позже он осознал, что всему виной был хмельной адреналин, что так волнующе будоражил его кровь. Стоило лишь однажды испробовать его веселящего дурмана, как хотелось вновь и вновь ощутить труднопередаваемое и волнующее состояние, называемое карманниками «моментом перелома». Это тот самый миг, когда желанная добыча выпорхнула из кармана жертвы, но пока еще не принадлежит тебе.
У домушников все происходит иначе. Прежде чем заявиться на хату, они долго проводят разведку и, только когда убеждаются в том, что квартира необитаема, заявляются туда, вооружившись «фомкой». Причем в пустой квартире домушники подчас чувствуют себя настоящими хозяевами и даже усаживаются за стол, чтобы отведать припасенных харчей. А где же волнующий адреналин, где тот самый «момент перелома», так хорошо известный каждому карманнику? С некоторыми карманниками в минуты наивысшего напряжения даже случался удар.
