Перво-наперво Леватый вызвал к себе Беспалого, в котором теперь видел главный источник всех своих бед.
— Ты, гражданин начальник, волком на меня не смотри! — поймав на себе злобный взгляд Леватого, процедил Беспалый. — Ты ведь сам мне руки развязал, а сворачивать на полпути я не привык. А потом, если бы мы не перерезали этих сук вчерашней ночью, то на следующий день они перекололи бы всех нас. Или ты не знаешь наших порядков, гражданин начальник? Мы волки, и если в стае кто-то захромает, то остальные сородичи обязаны разорвать его на куски. Только так можно сохранить стаю.
— За все, что здесь происходит, отвечаю я! И какое, по-твоему, мне следует искать объяснение трем десяткам трупов?! Ты учти, если меня отсюда уберут, тогда и тебе каюк! Я тоже никогда ничего не прощаю и не забываю, особенно если моя служба пойдет наперекосяк из-за глупости одного паршивого зэка.
— А ты на меня не лай, начальник, я тебе не сявка! Я смотрящий! И навел здесь такой порядок, какого ты не сумел обеспечить. А как ты знаешь, любой порядок требует жертв. Прирезанные суки будут хорошим примером для тех, кто надумает бузить.
В кабинете начальника лагеря на несколько минут воцарилась мрачная тишина. На сей раз Леватый не предложил своему гостю даже воды, и это было дурным знаком.
— И что ты посоветуешь мне делать, когда твой друг Веселовский пригонит сюда инспекцию? — поинтересовался Леватый.
Беспалый криво усмехнулся. Он по-прежнему находился под впечатлением событий прошедшей ночи, а память цепко хранила ощущение, когда сжатый в руке нож с легкостью распорол живую плоть, как будто провалился в пустоту. Теперь он отчетливо понимал, что начальник зоны ему не опасен: самое большее, на что он способен, — это капризно кривить губы и изображать из себя обманутого.
— Что тебе посоветовать, гражданин начальник? — задумчиво протянул Беспалый. И, улыбнувшись, произнес холодно: — Вешаться!
Беспалый, не прощаясь, поднялся со стула, широко распахнул дверь и, насвистывая легкий мотивчик, как ни в чем не бывало вышел в коридор.
Отныне он стал здесь настоящим хозяином, и разве что солдаты-первогодки, еще не успевшие разобраться в лагерной иерархии, не отдавали ему честь. Пока…
* * *
Худшее случилось через месяц, когда в Печорск приехал товарищ Веселовский в сопровождении нескольких офицеров и двух десятков солдат охраны. Уполномоченный Центра уверенно расхаживал по территории зоны, и если бы не знать, что это один из самых влиятельных людей в советской системе исправительно-трудовых лагерей, то можно было бы подумать, что это новоявленный пахан. Веселовский словно врос в свою тельняшку, и она подходила ему так же, как иному блатарю золотая фикса.
С Беспалым Веселовский пожелал встретиться наедине. Небольшая каморка, обитая крепкими сосновыми досками, которую на зоне называли «красным уголком», была прокурена насквозь — табачный дым, казалось, въелся не только в стены и потолок, но даже в стекла, за которыми был виден унылый лагерный пейзаж.
Веселовский с силой вмял в жестяную банку недокуренную папиросу, и та, пыхнув дымом в последний раз, погасла под его крепкими пальцами.
— Даже и не знаю, чем тебе помочь, — произнес Веселовский. — Ты тут такое натворил, что расхлебывать придется не только начальнику лагеря, но и мне самому. Что тебе было сказано? Навести порядок! Но не такой же ценой! Честно говоря, я даже и не знаю, что теперь делать… Хотя, если говорить откровенно, я не очень жалую всю эту кулацкую публику и ставил бы ее к стене пачками. Но для этого нужны соответствующие инструкции.
— Я вор, а не советский начальник и не привык жить по предписаниям, — огрызнулся Беспалый.
Веселовский выждал значительную паузу, после чего произнес сквозь зубы:
— Только за одну такую грубость любого другого я сгноил бы заживо!
— Так что же вы медлите? Кликните своих холуев, они мне мигом голову открутят.
— Даже не могу понять, чем же ты мне нравишься, парень… — вдруг усмехнулся Веселовский. — Может быть, дерзостью? Я ведь сам был таким.
Беспалый чувствовал себя неуютно в этой каморке. В прошлом году начальник лагеря использовал ее в качестве карцера. А в одну из лютых зимних ночей посадил в «красный уголок» пятерых проштрафившихся блатных. Только один из них сумел выдержать пятидесятиградусный мороз и выжить, за что впоследствии получил погоняло Бессмертный.
— Что же мне с тобой делать? — почти участливо поинтересовался Веселовский. — Если ты исчезнешь, про тебя никто и не спросит. Тебя же нет! Ты же давно числишься в покойниках. Ты не забыл об этом?
Беспалый с трудом проглотил ком, неожиданно застрявший в глотке. Он прекрасно знал породу таких людей, как Веселовский: отправить человека на тот свет для них такое же обыкновенное дело, как загасить окурок.
— Не забыл.
— Это хорошо, — хмыкнул Веселовский и бодро продолжил: — А знаешь, у меня к тебе есть предложение.
— Какое?
— Такое, что ты себя сможешь спасти еще раз… Мне рассказывали, что ты неплохо владеешь ножом. Где ты этому научился?
— Я ведь беспризорник, с детства не расстаюсь с перышком.
— Ну так вот, свою вину ты можешь искупить тем, что приведешь в исполнение некоторое количество смертных приговоров. — Веселовский растопырил пальцы обеих рук. — Тогда я оставлю наши условия в силе, то есть ты получишь новый паспорт на фамилию Беспалый и можешь идти на все четыре стороны. Ты согласен?
— Сдается мне, гражданин начальник, у меня нет другого выбора? — буркнул Тимофей.
— Это точно, — заулыбался Веселовский. — Вот мы и договорились. В этом лагере ты больше не останешься и сейчас поедешь со мной.
— Куда?
— Узнаешь, не торопись. Теперь перед тобой открывается блестящая карьера! — Веселовский снова улыбнулся.
За время недолгого общения с товарищем Веселовским Тимофей Беспалый успел убедиться, что этот весьма серьезный человек по пустякам не скалится. Каждая улыбка Веселовского лично ему, Беспалому, обходилась чрезвычайно дорого: сначала он получил месяц одиночки, потом Веселовский запихнул его на край света. Что же будет на сей раз?
— Не всякий может похвастаться тем, что дважды заглядывал Сатане в глаза, да еще при этом в живых оставался! Ха-ха-ха! — смеялся высокий начальник.
Беспалый невольно поежился от такой шутки: если кто-то и помогал ему, когда он стоял на краю пропасти, то это явно был не господь бог.
Глава 10 ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ
Первый свой выстрел Тимофей Беспалый никогда не забывал.
Особенно ярко он всплывал в его памяти в самый неподходящий момент: во время серьезного разговора, за щедрой выпивкой, даже в то время, когда он нежился в постели с бабой. Лицо его при этом мгновенно каменело, и люди, знавшие Беспалого недостаточно близко, невольно пугались этого зловещего выражения. Тимофей и сам страдал от наваждения, которое всецело поглощало его существо, парализовывало волю и не давало размышлять. Но что-либо поделать с собой он был не в состоянии. В этот нежданный момент он мог зло заскрипеть зубами, беспричинно обругаться по матушке и даже прикрикнуть на собеседника.
