~
Флаги реяли в небе, столбик ртути в термометре забирался все выше, а за спинами у нас развевались капюшоны, сшитые из «Юнион-Джека». Наступили последние выходные мая 1977 года. Никогда еще наша королева не была так популярна.
«Секс пистолз» вопили из проигрывателя, который миссис Пенни взяла в заложники сразу же, как только присоединилась к вечеринке полчаса назад. Появление ее было весьма эффектным: пошатываясь, она медленно приближалась к расставленным на улице столам в расстегнутой шелковой блузке, которая, по словам нашей соседки мисс Гобб, напоминала «пару мятых раздвинутых занавесок. А ведь никому не интересно знать, что происходит у нее в гостиной».
Миссис Пенни остановилась у первого стола и торжественно водрузила на него коробку:
— Сама испекла.
— Сами? — нервно переспросила Оливия Бинсбери.
— Нет, украла!
Пауза.
— Шутка. Шутка, — захихикала миссис Пенни. — Это бисквит «Виктория», в честь старой королевы.
Все засмеялись. Чересчур громко. Как будто чего-то боялись.
Она подпрыгивала, пританцовывала, плевалась, размахивала руками, а один раз ее чуть не убило электрическим током, когда четырехдюймовый каблук ее туфли запутался в ветхом удлинителе и тот уже начал дымиться. Только хорошая реакция моего отца помешала ей превратиться в кучку пепла прямо у нас на глазах: он галантно оттолкнул ее в сторону, она упала на сложенные штабелем бескаркасные пуфики, а ее микроюбка задралась до самой талии.
— Ох, Элфи, ну вы и хулиган! — захохотала она и скатилась в канаву, а когда отец попытался поднять ее, потянула его на себя, и он свалился прямо на ее рваные ажурные чулки и кожаную юбчонку, про которую мисс Гобб сказала, что она больше похожа на сумочку, чем на предмет одежды.
Отец вскочил на ноги и начал отряхиваться. Наверное, пытался избавиться от запаха ее духов, который цеплялся за него, как утопающий за последнюю соломинку.
— Попробуем еще раз, хорошо? — сказал он и на этот раз поднял ее на ноги.
— Вы мой спаситель, — промурлыкала она, облизывая пухлые накрашенные губы.
Отец нервно рассмеялся:
— Даже не подозревал, что вы такая роялистка, Хейли.
— В тихом омуте, Элфи, в тихом омуте… — Она потянулась было к папиным ягодицам, но натолкнулась там на руку моей матери. — О, Кейт, я и не видела тебя, милая.
— Вы не могли бы помочь Грегу Харрису бороться с машинами?
— Уж я ему, голубчику, помогу, — согласилась она и засеменила к самодельной баррикаде, которая на время вечеринки перегораживала нашу улицу и накрывала проезд на Вудфорл-авеню.
Нам с Дженни Пенни поручили накрывать составленные вместе столы. Мы застелили их бумажными скатертями с изображением государственного флага и расставили по краям бумажные стаканчики и пластмассовые ножи с вилками. Потом пришла очередь тарелок с печеньями, кексами и шоколадными рулетами, которые тут же начали плавиться на солнце.
— Я один раз написала королеве письмо, — сказала Дженни Пении.
— О чем?
— Спрашивала, нельзя ли мне жить у нее.
— И что она ответила?
— Что подумает.
— Интересно, она и правда подумает?
— А почему нет?
У нас за спиной сердито загудела машина. Мы услышали громкий голос матери Дженни Пенни:
— Вали отсюда в задницу, идиот! Нет, я не собираюсь. Сдавай-ка назад, здесь ты не проедешь!
Новые раздраженные гудки.
Дженни Пенни побледнела. Кто-то, скорее всего моя мать, сделал музыку погромче, чтобы заглушить поток ругани.
— Ух ты. — Я услышала первые звуки «Богемской рапсодии». — Это моя любимая.
Дженни Пенни прислушалась. Улыбнулась.
— Я знаю все слова, — похвасталась она. — Я запеваю. «И вижу маленький силуэт. Скарамуш, Скарамуш, ты станцуешь фанданго?»
— Нет, ты здесь не проедешь! — вопила миссис Пенни.
— «Гром и молнии очень пугают МЕНН-Я-Я!» — пела я.
К нам подскочил мистер Харрис:
— Где твой отец, Элли?
— «Галилео, Галилео, Галилео».
— «Фигаро!» — подхватывала Дженни Пенни.
— Твой отец, Элли? Где он? Это серьезно. Там сейчас будет драка.
— «Я бедный малый, и никто меня не любит», — выводила я.
— Да пошли вы, — плюнул мистер Харрис и ушел.
— А вот это передай своему брату из полиции! — орала миссис Пенни и, распахнув блузку, продемонстрировала водителю подпрыгивающие груди.
Мимо нас пробежал мой отец, закатывая на ходу рукава рубашки.
— У-нас-пробле-ма, — приговаривал он по слогам — привычка, которую я терпеть не могла.
— «Отпусти его!» — пела Дженни Пенни.
— «Я тебя не отпущу», — вторила ей я.
— Вы просто не так поняли, — втолковывал водителю отец.
— Отпусти меня! — взвизгнула миссис Пенни.
— Давайте выпьем чаю и все обсудим, — уговаривал отец.
— «Я тебя не отпущу!»
— «Отпусти его…»
— ДА ВЫ ОБЕ ЗАМОЛЧИТЕ КОГДА-НИБУДЬ? — завопит мистер Харрис и выдернул вилку проигрывателя из розетки.
Он взял нас за руки и отвел в тень большого платана.
— Сядьте здесь и не шевелитесь, пока я не разрешу, — приказал он и вытер выступивший у него под носом пот.
Дженни Пенни тут же шевельнулась.
— Не смей, — сказал он и, открутив крышечку у фляги, одним глотком выпил, наверное, половину ее содержимого. — Кое-кто тут занимается делом. Важным делом.
Официально празднование началось в два часа дня, и открыл его мистер Харрис с помощью оставшейся в его фляге жидкости и корабельного свистка. Он произнес вдохновенную речь о высоком значении монархии и о том, как благодаря ей мы выгодно отличаемся от всего остального нецивилизованного мира. Особенно от американцев. Мои родители во время этой речи смотрели себе под ноги, а в конце пробормотали что-то довольно резкое, что было на них совсем не похоже. Он сказал, что королева — это неотъемлемая часть нашего культурного наследия (тут мой брат и Чарли засмеялись) и что, если монархия когда-нибудь рухнет, он лично пойдет и повесится, чего и желала ему его первая жена.
— За его величество. — Он поднял бокал и просвистел в корабельный свисток.
Нэнси пришла на праздник в костюме Елизаветы Первой. Так она скрывалась от репортеров, потому что совсем недавно вышел ее новый фильм и они гонялись за ней, надеясь поймать в какой-нибудь компрометирующей ситуации.
