Рыжик осталась у нас и после Рождества, потому что на Новый год должна была петь в «Луне над бухтой». Она шла первым номером, а вторым был человек, изображающий Тони Беннета. Рыжик называла его Т. Б. и терпеть не могла, потому что от него у нее болела голова.
— Он ведь даже не похож на Тони Беннета, — жаловалась она, когда услышала новость. — Я больше похожа на Тони Беннета, чем он.
Артур с ней согласился. Но деньги платили хорошие, и для нашей деревни эта вечеринка была главным событием года, а Рыжик должна была стать на ней гвоздем программы. Все местные жители надевали карнавальные костюмы, которые начинали готовить за много месяцев, и даже издалека приезжали люди, чтобы показать себя. Отец начал готовить мой костюм четыре месяца назад, и одни мы с ним знали, кем я наряжусь. Мы только говорили всем, что костюм будет лучше и шикарнее, чем в прошлом году, что, в общем-то, было нетрудно, поскольку в прошлом году я была одета большим пальцем.
Все уже давно собрались в гостиной, и я слышала, как брат уговаривает Артура и Рыжика еще раз спеть «Кого же мы ждем?». Мать прокралась в прихожую, чтобы проверить, все ли со мной в порядке.
— Еще одну минуточку, — попросил отец, поправляя мой костюм.
Проблема была в том, что меня все это больше не интересовало. Беспокойство за Дженни Пенни съело всю радость от ожидания праздника; я целую неделю просидела у телефона, торопя звонок, но его так и не было. Только ради отца, который потратил на костюм столько усилий, я постаралась почувствовать хоть какой-то энтузиазм. Мы вместе спустились в гостиную и встали, ожидая, когда смолкнут разговоры.
На мне было переливающееся серое платье с узкими прорезями для рук и длинным шлейфом, похожим на рыбий хвост. Я вполне могла оказаться и русалкой, и даже одной из девчачьей группы «Три градуса»
[15]
, и нам было весело смотреть, как о ни все пытаются угадатъ, кто же я. Потом отец внес в комнату очень большую коробку, и все притихли. Он открыл ее и вынул что-то похожее на шлем, замотанный пляжным полотенцем. Он надел это мне на голову, и сквозь прорези для глаз я увидела полоски на полотенце и кусок сухих водорослей.
— Опля! — крикнул отец и сдернул полотенце.
Все ахнули. Сквозь узкую щель я видела, как руки зажимают рты.
— Так кто же она все-таки? — спросила Рыжик и проглотила первую порцию скотча.
Отец повернулся ко мне:
— Скажи им, Элли.
— Я — МАКРЕЛЬ! — выкрикнула я, и все тут же заговорили:
— Ну да, конечно же макрель.
~
— Два джина с тоником и воду для рыбки, — уже в пятый раз за вечер заказал брат.
Сам он был одет Лайзой Минелли и выглядел очень мило, если не замечать, что он не побрил ни лица, ни ног. Когда мы выходили из дома, мать с отцом пролили слезу, видя, как их возлюбленный сын отправлялся в холодную ночь, одетый как дочь, и еще неизвестно, кем вернется. Это, как позже выразился отец, было одним из нежданных следствий счастья иметь детей.
К тому моменту, когда нам принесли заказанные напитки. Артур умело притворился больным и немощным и сумел раздобыть нам лучшие места у камина. Брат отодвинул меня подальше от огня на том основании, что у меня чересчур воспламеняющийся костюм и я могу испортить всем праздник, если вдруг вспыхну как факел. Кажется, примерно в это время я и заметила в углу вумбла Ориноко, который пристально наблюдал за нами. Я вспомнила, что он следил за нами и раньше, в «Веселом матросе», где у него произошла стычка с собакой (настоящей, не ряженой). Он был один и стоял прямо под часами, которые показывали половину двенадцатого.
Артур подтолкнул моего брата локтем и сказал:
— Вумбл, северо-запад.
Я не успела вмешаться и спросить, что «северо-запад», потому что вумбл тут же направился к нам.
— Привет, — сказал брат, — я — Лайза, а это — рыбка.
Я вяло помахала плавником и широко зевнула, благо меня скрывала голова из папье-маше, ставшая вдруг очень тяжелой.
— А я — Фредди Меркьюри, — представился Артур и нервно поправил усики.
— А я — Ориноко, — сказал вумбл очень низким голосом.
Если бы такими голосами разговаривали настоящие вумблы, то дети их боялись бы, а мультфильм никогда не стал бы популярным.
Его звали Пол, и он был из Манчестера. Когда он снял голову, под ней обнаружились короткие темные волосы; или, может быть, длинные, я не помню; я помню только, что с этого момента все настроение и направление такого чудесного вечера изменилось, а причиной тому был именно вумбл. Я изо всех сил старалась не заснуть, старалась подслушать их приглушенный разговор и шутки, не предназначенные для меня, но все без толку. Я больше не была одной из них, а глаза сами закрывались еще до того, как пьяные, нестройные голоса сплелись в первых тактах «Забыть ли старую любовь». Беспокойство из-за Дженни Пенни, бокал шампанского и тайком отпитые из чужих бокалов глотки спиртного сделали свое дело, и после этого я уже ничего не помню: ни дороги домой, ни того, как Артур передал меня на руки матери, ни того, как Рыжик плясала чечетку на каменных плитах пола, ни рассказанного Артуром неприличного анекдота про принцессу Маргарет. Помню только, как отец поцеловал меня на ночь и сказал: «Пусть новый год будет для тебя очень счастливым».
Четыре часа спустя я открыла глаза, голодная и совершенно выспавшаяся. Я потихоньку спустилась в гостиную, там еще было тепло. Повсюду валялись пустые бутылки и ленты серпантина; в кресле уютно устроились туфли Рыжика и ее боа из перьев. Я отправилась на кухню, налим себе большой стакан воды и решила проверить, не осталось ли в буфете лимонного пирога. Ставя стакан на сушилку, я случайно выглянула в окно и увидела темный силуэт брата, бегущего в сторону леса, и преследующую его неясную тень. В том, что это брат, сомневаться не приходилось: на нем все еще был парик и лакированные шпильки, поблескивающие в лунном свете. Я быстро запихала остатки пирога в рот, натянула мамин свитер, сунула ноги в сапоги и выскочила в первоянварскую темноту и холод.
По дороге я прихватила палку и со всех ног побежала к кромке леса. Дважды я споткнулась в темноте, но потом глаза постепенно привыкли, да и треск ломающихся веток впереди служил мне хорошим ориентиром. Я ничуть не боялась, новая роль спасителя придавала мне храбрости, и, распихивая кусты ногами, я мчалась вперед. Откуда-то слева, из-за тесно стоящих дубов, донеслись смешки, я повернула, добежала до их широких стволов, пригнулась и осторожно раздвинула листья замерзшего папоротника. И меня почти сразу же вырвало.
Я сидела на кровати и не сводила глаз с пристроившегося на туалетном столике вумбла. Он приехал со мной из старой жизни, его подарила мне Дженни Пенни на мой седьмой день рождения. Она дождалась, когда разойдутся все гости, а потом вручила его мне и сказала: «Это самый лучший подарок в твоей жизни. И это я его тебе подарила».
